капитан Петров вернулся в наше имение и вскоре умер.
Создавшуюся дурацкую ситуацию, когда дети умершего от ран боевого офицера, будучи обер-офицерскими детьми, продолжали оставаться в крепостной зависимости, я разрешил при первой же возможности, дав братьям вольную. Они тут же заявили, что останутся служить мне.
Времена у меня были тяжелые, приходилось в буквальном смысле экономить каждую копейку, но я, дав им правильное целеуказание, все равно определил их в Главноеинженерное училище на кондукторское отделение.
Пять лет их обучения, три года на кондукторском и два года на офицерском, ничего не изменили в наших отношениях, вот только виделись мы редко. Все пять лет братья учились на мои деньги, поэтому после выпуска офицерами на действительную службу в Инженерный корпус они через полгода без проблем вышли в отставку и начали работать у меня. Мои ожидания друзья детства не обманули, оба оказались замечательными инженерами и организаторами любого порученного дела.
После начала Крымской войны Василий уехал на Аляску, а Иван остался со мной и вернулся в Россию вместе с моей супругой и в полруки помогал ей осуществлять общий контроль разворачивающегося действия. Но главным его делом было завершение к моему приезду подготовки к началу осуществления в России двух масштабных проектов.
Перед началом войны я планировал в 1854-ом году начать строительство железных дорог на юг России, в Польшу и Урал. Для этого уже был создан инженерный штаб из двух десятков русских специалистов. Они все уже имели опыт проектирования и строительства железных дорог в России и за рубежом, побывав в командировках в Европе и США.
Вторая группа инженеров и ученых должны были заняться поистине проектом века, проведением телеграфной связи на Дальний Восток и Аляску. Начавшаяся война и мое физическое отсутствия поставили всё это на паузу. И это было на самом деле хорошо, за прошедшие два с хвостиком года многое изменилось и планы были существенно скорректированы.
Несколько дней я занимался разбором бумаг, читал, сравнивал с ранее написанным, еще и еще изучал подготовленные карты. Никого из своих сотрудников я решил пока не дергать со своими вопросами, которых у меня каждый день становилось все больше и больше. Иван Алексеевич перед моим прибытием отправился в Тулу, на тамошнем оружейном заводе предстояло испытание ружейных стволов отлитых в Златоусте из новой тигельной стали разработанной Павлом Матвеевичем Обуховым.
В начале 1850-ого года мне удалось всеми правдами, а больше неправдами, дав большие взятки чиновникам Департамента горных и соляных дел Министерства Финансов, наконец-то влезть в тяжелую российскую промышленность и получить право голоса в уральской металлургии.
До этого никакие мои морковки не помогали, после критики университетского устава царь-батюшка дал команду не пускать меня ни в какие промышленные дела Европейской России и Урала, только, пожалуйста, сельское хозяйство, Дальний Восток с Америкой и немного Сибири. Вы в далях делайте что хотите, естественно на свои и не забывайте, сударь, еще и золотые веточки нам в клювике приносить. Даже производство сельхозмашин удавалось налаживать только через третьи руки.
Собственных капиталов и кадров В России конечно не хватало и мне по-любому через своих европейских «партнеров» удавалось участвовать в том же строительстве железных дорог. Но это напрягало и бесило. Особенно демонстративный запрет императора на мое вмешательство в высшее образование и науку. Деньги конечно у меня брали и с удовольствием посылали народ на стажировки за границу, но не более того. А вот восточнее Енисея и особенно Иркутска делай Алешенька что хошь. Десять лет назад мне неожиданно дали зеленый свет в Тобольске и в будущем Кузбассе.
На Урале я сразу же перевел с Юговского завода в Златоуст молодого талантливого инженера Обухова, предварительно с ним познакомившись. Павел Матвеевич был очень удивлен, услышав, что меня интересуют только его опыты с производством стали и согласился на предложенный перевод.
Бумаг требующих разбора было много, а времени не очень, поэтому я несколько раз даже ночевал в кабинете. Но как я не торопился, приезд ко мне 15-ого января графа Алексея Фёдоровича Орлова было полной неожиданностью. Государю не здоровилось и он не стал меня приглашать к себе, а поручил своему приближенному выступить посредником и передать своё поручение: срочно заняться устройством Земельного банка и через десять дней доложить о первых результатах работы.
Шестеренки моей деловой машинки сразу же закрутились с бешенной скоростью. Все, кого Иван Алексеевич запланировал привлечь для работы а новом банке, заблаговременно были им вызваны в Питер. Они без раскачки тут же приступили к работе и через неделю я планировал докложить Государю о моей готовности приступить к практической части создания банка.
Но приближалось 21-ое января и я был практически на сто процентов был уверен, что какое-нибудь событие обязательно произойдет вечером этого знаменательного для меня дня.
Ровно тридцать лет назад, в такой же вечер дня моего шестнадцатилетния, произошло одно очень интересное событие.
Мой родитель был участником выступления на Сенатской площади 14-ого декабря 1825-ого года. Матушка ничего не знала об его участии в этих тайных обществах. Как гвардейский офицер, он должен был присягать новому императору и утром как ни в чем ни бывало уехал в полк.
Вечером домой он не вернулся и ближе к полуночи был найден на льду Невы без сознания, с прострелянной грудью и следующим утром, не приходя в сознание умер. На следствии кто-то из арестованных заговорщиков показал на него, как на одного из главных организаторов восстания. Но император почему-то не поверил этим показаниям и приказал следствие в отношение моего родителя прекратить.
Вечером 21-ого января 1826-ого года Государь принял мою матушку и она получила в Зимнем дворце императорский указ о превращении наших имений в майорат и признании меня совершеннолетним и полностью дееспособным.
Утром двадцать первого, естественно, мне доложили, что в приемной меня ожидает посетитель — неприметный клерк банкирского дома барона Штиглица. Я даже не знал его имени и отчества, только фамилию. Но зато знал другое — этот человек был негласным представителем лондонского банкирского дома «Бр. Беринг и К°» и через него я получу известия о переговорах барона Лайонела Натана де Ротшильда с денежными мешками и промышленниками Туманного Альбиона.
— Доброе утро, ваша светлость! — человек Ротшильда поклонившись, на прекрасном русском поприветствовал меня. — Я Людвиг Леопольдович Бекстер.
В Лондоне, когда Ротшильд показал мне этого человека и рассказал о его миссии в России, меня неприятно поразило, что барон не назвал его имени и вел себя с ним как с пустым местом. Бекстер видимо это отлично понял и поспешил представиться, этим он кстати очень облегчил мне общение с ним.
Говорить господин Бекстер начал без всякого предисловия.
— Ровно неделю назад господин барон велели передать вам, что императору Александру в ближайшие день-два, как только граф Эстергази получит соответствующую официальную депешу, будет предложен мир. От России не будут требовать ни территориальных уступок, ни установления свободы плавания в устьях Дуная, ни воспрещения держать на Чёрном море военный флот и иметь на берегах этого моря арсеналы и военные укрепления. Над христианами Османской империи устанавливается совместный протекторат четырех великих держав. Россия обязуется не вмешиваться самостоятельно ни в какие дела в османских владениях на Балканах и Кавказе. Что бы не было повода и соблазна для этого на Кавказе, к России отойдут все территории занятые её войска: Карская область, район Батума и даже Эрзерум и Трапезунд если кавказский Наместник генерал Муравьев овладеет ими к моменту вручения мирных предложений императору Александру.
Бекстер говорил ровным безцветным голосом, без каких-либо интонаций и эмоций. Это сильно затрудняло восприятие его слов. Поэтому я даже не сразу понял смысл всего. Посланец Ротшильда понял это и сделал паузу, что бы я осмыслил услышанное.
Если бы был двадцать первый век и мирные предложения делала бы Россия, то услышанное мною, особенно по поводу границ на Кавказе, я бы назвал жестом доброй воли, это дурацкое выражение и тем более действия меня всегда бесили.
Но сейчас на дворе век 19-ый, жесты доброй воли никто еще не делает, да и мир предлагают англосаксы, которые наверное даже не понимают что это такое. Поэтому я приготовился услышать, что потребуют от России за такое предложение. Кивнув Людвигу Леопольдовичу, я приготовился слушать его дальше.
— Россия обязуется не вмешиваться в европейские дела если напрямую не затрагиваются её интересы. В Европе и на Кавказе
