Петровичу, остаться на проживание в квартире Скороход Любови Васильевны. На такой-то срок. Срок укажи конкретный. Лучше в месяцах, или даже до какой-то даты, — я сделала паузу, с затаённым злорадством глядя в растерянные глаза Анжелики, и продолжила, — затем пропиши, что ты готова выполнять взамен этого. По пунктам. Раз, два, три.
— А что я могу выполнять? Я несовершеннолетняя.
— Можешь и много чего, — сказала я, — тот же мусор вовремя выносить можешь?
Анжелика кивнула.
— Или посуду за собой и Ричардом помыть можешь?
— Кровать заправить, подмести… — я остановила перечисление и взглянула на притихшую Анжелику, — я не собираюсь за тебя формулировать пункты доклада. Тем более, у тебя может быть другое виденье и другое отношение. На пример, ты категорически против того, чтобы выносить мусор.
Анжелика кивнула.
— Но имей в виду, если хоть какой-то из пунктов меня не устроит или покажется, что мне это не выгодно — я подписывать такой договор не буду. Так что — опека и попечительство.
Анжелика шумно сглотнула и прошептала:
— Но мы же можем обсудить все пункты?
— Можем, — согласилась я, — но, если я увижу, что там их маловато или они глупые — я даже тратить своё время на весь этот цирк не буду.
— Поняла, — кивнула Анжелика и убежала в свою комнату составлять договор.
Нужно ли говорить, что пунктов там было много. Слишком даже много.
После подписания договора (Анжелике пришлось переписать его в двух экземплярах), я продолжила исследовать мой новый ареал обитания. В самом нижнем ящике тумбочки, среди недоиспользованных пузырьков с лекарствами и запылённых флакончиков из-под дешевых духов, я обнаружила пачку писем. Моя предшественница хранила их все.
Замечательно!
Я обрадовалась.
Сначала я рассортировала все письма на кучки по адресатам. Получилось пять кучек. Две из них не представляли особого интереса (по крайней мере пока): это были поздравительные открытки с днём рождения, восьмым марта и новым годом от каких-то подружек. Единственное, на что я обратила внимание, что все адреса этих подружек были из одного и того же места — село Большие Дрозды Калиновского района. Очевидно, это было село, где родилась и училась в школе моя предшественница.
Вторая кучка была от подруги с Иркутска, недописанное письмо к которой я уже читала. Эту стопочку я тоже отложила — на досуге займусь. Думаю, что из этих писем тоже можно почерпнуть много полезного о жизни моей предшественницы.
Третья кучка была совсем небольшая — Любаша вела переписку с какой-то семеноводческой конторой — выписывала семена овощей и цветов. Я внимательно посмотрела на последнюю квитанцию — пятнадцатое января. Очевидно, у неё либо была собственная дача, либо для родителей в деревню Большие Дрозды.
Четвёртая кучка, самая пухлая, была от какого-то Виталия Н. Причём письма приходили не на домашний адрес Любы, а на абонентский ящик номер три. Любопытненько. У Любаши были секреты? Я вытащила наобум одно письмо. Так и есть — слезливые уверения в вечной любви и уверенность, что скоро они заживут как в сказке вдвоём с Любашей, когда поженятся и переедут к виталиковой матери в оренбургскую область.
Мда. Оказывается, скелеты в шкафу есть не только у Петра Ивановича Скорохода, но и у самой Любаши.
Но эти письма я тоже отложила — разберусь позже. Сейчас же меня интересовала последняя стопочка, от супруга. Стопочка небольшая, всего пять писем. Очевидно, Пётр Иванович эпистолярным времяпровождением себя особо не утруждал.
Я раскрыла первое по дате письмо — написано два года назад. Писал Любашин супруг сухо и немногословно, писал о том, что у него все нормально, погода вот только опять портится, всё время пурга. Далее шло пространное описание на полстраницы как во время пурги плохо работать на вышке и какой он бедный-несчастный. Далее шли ещё какие-то глупые мелочи и на этом всё.
Я отложила письмо и покачала головой: странное отношение у «любящего» мужа — ни спросить, как дела у супруги, ни поинтересоваться её здоровьем, времяпровождением — вообще ничего.
Остальные письма не сильно отличались от первого, с той лишь разницей, что в некоторых Пётр Иванович занудно учил супругу жизни, а в одном из них велел Любаше поехать в село к его матери посадить картошку.
Вот такие вот «высокие» отношения. Ни тепла, ни заботы. И зачем Любаша жила с ним? А учитывая, что он тот ещё ходок — вопрос становился особенно актуальным.
Так ничего не почерпнув из писем, я аккуратно их сложила и сунула на место обратно. Позже займусь основательно. Сейчас же передо мной встала другая проблема. И проблема эта касалась моей работы.
Во-первых, где находится Калиновский фаянсовый завод? На удостоверении был адрес, но города я не знаю и опять буду блуждать по улицам, тщетно пытаясь выяснить направление. Хоть бы карта города какая-нибудь была. Я ещё немного порылась в вещах бывшей хозяйки квартиры, но, как и ожидалось, никакой карты я не нашла.
И вот что делать?
Вторая проблема заключалась в полном отсутствии денег. На сегодня-завтра я хоть чего-то наготовила, детей накормить можно, но вот что делать потом? И чем оплачивать им обеды в школе? А ведь на заводе мне придется работать целый день и тоже без обеда нельзя.
Я крепко задумалась. Как разрулить данную проблему, я не знала. Решила спросить Анжелику, куда она потратила те деньги, которые перевел ей отец. Может, у неё что-то осталось. Иначе не вырулим.
Идти общаться с ушлой девицей неохота, тем более на данный момент установлено хрупкое перемирие, которое разрушать не хотелось бы. Потому что как только она почувствует, что мне от неё что-то надо — сразу начнёт права качать. А мне бы не хотелось.
Нет, ну вот какой же гад этот Скороход. Мало того, что двух своих байстрюков в семью притащил и подсунул жене, так и денег ей, по всей видимости, вообще не дает.
Хотя, с другой стороны, я так и не поняла, почему Любаша жила в такой бедности? Она же работает на заводе, там
