– Ох, а вид какой! – воскликнула она, выйдя на балкон. Вид отсюда нравился и Берестину. С двенадцатого этажа Москва тогдашняя видна была, почитай, вся, а там, где сейчас был мрак, он мог представить огни и небоскребы Калининского проспекта, университета, Смоленской площади… А прямо напротив сияли недавно установленные звезды Кремля.
…Перед самым рассветом Берестин проснулся, стараясь не шуметь, вышел в холл, присел на подоконник. Внизу, на Манежной, было пусто. Ни людей, ни машин, если не считать изредка проскакивающих через проезд Исторического музея «эмок» и «ЗИСов». В его Москве поток машин не иссякал никогда, даже недоумение возникало – как могут люди мотаться по городу круглые сутки?
Он думал о Лене. Добрая, молодая, красивая, во вред себе доверчивая Лена. Что с ней будет через полтора месяца? Война, эвакуация, какая-нибудь Алма-Ата или Ташкент, если не Чита, к примеру. Голодный паек служащей, карточки, случайные связи с театральным начальством или офицерами запасных полков, то ли от одиночества, то ли даже от голода. А ведь заслуживает она совсем другой жизни. Жаль, а что поделаешь?
Он вернулся в спальню, лег и мгновенно провалился в сон, в котором не было ничьих сновидений – ни своих, ни марковских.
Резко, как колокол громкого боя, зазвонил телефон. Берестин мгновенно сел на постели, сразу поняв, кто звонит, и боясь только одного – чтобы трубку не подняла Лена. Конечно, не командарм Марков боялся, просто Алексею было бы неудобно перед Андреем, лишенным по общему согласию таких вот радостей жизни. Мельком он глянул на часы – половина одиннадцатого. Лена, уже одетая, шла к телефону, и пришлось остановить ее.
– Где болтаешься всю ночь, начальник? – зазвучал в трубке близкий, через Красную площадь всего, голос.
– Прошу извинения, у приятеля одного посидели…
– Откуда у тебя тут приятели?
– У меня точно нет, а у пациента имеются.
Лена стояла рядом, и Берестину приходилось говорить так, чтобы она не поняла, с кем и о чем идет речь.
– Водку, значит, пьешь, а товарищу Сталину одному войну выигрывать… Так вот что, если выспался – приезжай, я тебе подарок приготовил. – И по-сталински резко Новиков повесил трубку.
Берестин посмотрел на Лену при свете дня. Без накрашенных глаз, губ и прочего макияжа смотрится не так, как могла бы, исходя из фактуры. Наивное время естественности.
– В Генштаб вызывают, дела… Давай собирайся, позавтракаем вместе.
Он привычно быстро оделся, затянул ремни, глянул в зеркало. Брился вечером, можно обойтись, остальное тоже в порядке.
Вошла Лена, в своем – нет, ей-богу, ужасном платье. И босоножки эти, а особенно белые носки с голубой каемочкой… Как раз такой временной интервал, когда старая мода кажется до предела карикатурной.
Огромный зал ресторана был пуст. Только в середине сидели два немца в авиационной форме и ели сосиски. Много сосисок. После берлинских карточек. Увидев Маркова, вскочили и щелкнули каблуками. Он им кивнул и улыбнулся. Вот чем хороши немцы, так это уважением к мундиру. Наши бы орлы, году в восьмидесятом, в кабаке, глубоко плевать хотели бы на любого заграничного хоть фельдмаршала.
Что этим немцам за их вежливость пожелать? Остаться в Москве, интернироваться и потом активно строить новую, демократическую Германию? Или геройски пасть в боях за фатерланд?
При своих недостатках Берестин все же был интернационалистом и, даже готовясь к беспощадной борьбе с фашизмом, против конкретных немцев зла пока не имел. Вдобавок он хорошо помнил, как во время своей лейтенантской службы приходилось тесно взаимодействовать с ребятами в такой же, только без орла над карманом, форме.
Хорошо завтракать в пустом ресторане. Тихо, прохладно, спокойно. Официанты внимательны, и ничто не мешает верить, что простокваша действительно вкуснее и полезнее белого хлебного вина.
В разговоре Берестин упомянул, что завтра ему уже, наверное, придется уехать. Лена на мгновение опечалилась. Но потом, преодолев что-то в себе, с улыбкой сказала:
– Сергей Петрович, я с вами попросту сейчас говорю… (Ночью они были на «ты», а при свете дня, при рубиновом блеске его орденов и ромбов она снова перешла на «вы».) Если хотите – я с вами поеду. О женитьбе и прочем – никаких разговоров, но если я вам хоть в чем-то нужна, хоть только рубашки стирать, я поеду… Мне рядом с вами быть, и все… – Голос у нее осекся.
«Так она всегда и проигрывает», – подумал Берестин.
– Не так ты говоришь, Лена, совсем не так. Во-первых, «вы» тут никак не к месту. А во-вторых, это я тебя должен на коленях уговаривать, а ты бы из особого ко мне расположения обещала подумать.
– Вы надо мной смеетесь? – веря и не веря, спросила она.
– Ты, Лена, ты, а не вы. И не смеюсь я, счастлив был бы, если бы ты со мной поехала. Но подумай, я еду командовать округом. Времени у меня будет минус десять часов в сутки. А там, может, и война…
– Сергей, я поеду! Если даже раз в неделю видеться будем… Лишь бы знать, что я тебе нужна… – У нее, похоже, даже слезы блеснули.
На игру это не было похоже, но у Берестина все же мелькнуло сомнение: для горячей любви не мал ли срок?
Лена, очевидно, уловила на лице Маркова отражение берестинских мыслей.
– Сергей, я не навязываюсь, но ты не думай, если раньше у меня что было, это ничего не значит, лучше меня для тебя… Я готовлю хорошо, шить умею…
Алексею стало даже чуть не по себе. В своем забывшем об искренности чувств времени он не привык к таким излияниям. Ирония, даже легкий налет цинизма сильно обедняли жизнь, но отучили от простоты и откровенности. «Женюсь на ней в Минске, – решил он, – хоть генеральский аттестат и привилегии получать будет до конца войны. Не все ж американцам фильмы про золушек снимать. И Марков пусть спасибо скажет, когда я уйду. Из лагеря я его вытащил, чины вернул, национальным героем сделаю, да еще женщину подарю такую…»
– Ладно, Лена, поговорили. Хватит пока. Мне надо идти. Вот ключ. Жди меня вечером. Если хочешь. – Он встал. – Да, вот еще. Раз уж мы так поговорили интересно… – он достал из нагрудного кармана пачку сторублевок. – С театром ты завязывай… (Он машинально употребил слово явно не из того ряда, но Лена не обратила внимания на это – она была слишком взволнована.) Походи лучше по магазинам, подбери себе что-нибудь.
И, не давая возможности ей возразить или, упаси бог, благодарить за этот – черт его знает, может, и не совсем приличный – поступок, коротко кивнул и быстро пошел через зал к выходу.
Он понимал, конечно, что вряд ли возьмет ее с собой, но и оставить теперь ее просто так казалось и неразумным, и неблагодарным. Лучше всего организовать ей в Москве отдельную квартиру, одновременно и себе запасную базу на всякий случай. На такое дело у Сталина власти хватит. А перед возвращением действительно женить на ней Маркова. Хватит ему, в самом деле, в холостяках ходить.
