— Чем вы заняты, мой дорогой муж? — с ощутимым немецким акцентом раздался за спиной Петра грудной голос Екатерины.
— Определяю фронт работ для вашего императорского величества, — с улыбкой ответил Петр и пододвинул к ней стопку исписанных листов.
Екатерина взяла верхние листы в руки и стала читать. Петр краем глаза наблюдал за ней и видел, что по мере их прочитывания женщина удивляется все больше и больше.
— Ты, Катенька, не охреневай раньше времени! — пряча ухмылку, с постным выражением на лице, утешил жену Петр. — Главное тут в другом. Найти исполнителей толковых, поставить перед ними задачу, оговорить сроки ее выполнения и потребные затраты, а также показать кнут и пряник…
— Что есть «кнут и пряник» и что есть «охреневай»?
— Русский язык учить надо, лапушка. Я вот за ночку единую выучил. У нас в народе даже пословица есть — будет голод, появится и голос. Ты просто прикажи, чтоб с тобой только на русском говорили, и сама на нем думай, говори и пиши всегда. Да, еще одна просьба у меня есть — пьяниц гони поганой метлой, не терплю я их. Выпить чуть могу, но на столах чтоб духа пьяного не было, ни водки, ни вина, ни пива. Лишь по праздникам великим можно ставить. И табачников гони из дворцов — комнату малую для них отведи, с окном раскрытым, и пусть там курят. А вот я курить везде буду, работа такая, да и должность позволяет. В Древнем Риме и пословица подходящая была по такому случаю — юс лови Юви, нот лови бови…
— Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, — Екатерина показала эрудицию, легко переведя высказывание. — Я сделаю все, что вы мне повелели, ваше величество.
— Это не приказ, ваше величество. Это просьба настоятельная. Мы любое дело должны вкупе делать, с мыслью общей. И понимать, что мы делаем. Мы должны с тобой стать единомышленниками и друзьями. Понятно?
— Я понимаю, ваше величество. Я буду желать того…
— Желания мало, Катя, стремление и труд должен быть.
— Я понимаю и буду делать все…
— Вот и хорошо. А русскому человеку завсегда цель нужна. Вот для того и пряник существует — сделать ладно, чтоб потом не переделывать, да в срок назначенный, да с ценой приемлемой, будет и награда иль чином, иль деньгами. А если не сделает, то кнут ему — чина лишить, с должности снять, штраф наложить или опалу. Но запомни, ваше величество, крепко на носу заруби — крестьян в крепостные раздавать нельзя, то государству ущерб великий. Наоборот, нужно облегчать положение крепостных крестьян потихоньку, запретить истязать их, продавать без семей и земли. И карать жестоко помещиков, если указ сей переступят. Понятно тебе, милая?
— Да, мой государь.
— Тогда пойдем дальше, Екатерина Алексеевна. Первые шаги я уже сделал и у мятежников крестьян половину, или всех, если вина тяжкая, в казну отберу. А их в Сибирь отправлю — чиновниками, офицерами и даже губернаторами. Могущество Российское Сибирью прирастет. Но для того там и люди грамотные, образованные нужны. Золота и серебра в недрах без меры в тех землях содержится, добычу его начинать нужно. А с ассигнациями баловство одно — бумажные деньги подделывать легко будут, да и к рублю они доверие подорвать могут. Еще как могут…
— Я понимаю, государь…
— Зови лучше по имени-отчеству, когда дела решаем. Так удобнее, Екатерина Алексеевна. Вот смотри, — Петр протянул руку к брошенному мундиру и вытащил из-под обшлага турбинную пулю. Женщина взяла ее в ладонь, повертела, подняла глаза.
— Это есть та ваша знаменитая пуля, что за пятьсот шагов в цель точно бьет? Мне про нее вчера рассказывали, — тут немка чуть передернула плечами, видимо, от неприятных воспоминаний.
— Да, Екатерина Алексеевна. Но пуля сия вчерашний день. Есть мысль, уже в чертеж изложенная, — Петр порылся в бумагах и достал нужный лист. — Вот винтовка шестизарядная, с нарезным стволом. За минуту, пока короткая лучина горит, шесть прицельных выстрелов можно сделать — на полторы тысячи шагов. В бой не вступая, можно за версту неприятеля совершенно истребить, потерь не имея. И эта винтовка сделана через год будет, слово даю. Но, чтобы войска ею вооружить, надо заводы и мануфактуры строить, мастеров готовить. А затраты велики, и потому казну наполнять надо. А с помещичьих крестьян денег не возьмешь — они барам своим платят. А те деньги на кружева да вина тратят, петимеры…
— Да, Петр Федорович, дела великие вы задумали. И я вам во всем, муж мой, помогать буду!
— Я верю тебе! Ты для начала в наших семейных, кабинетных, делах, я хотел сказать, порядок наведи и воровство там пресеки. А то покойный граф Роман — «большой карман», канцлер и братья Нарышкины в делах бордель развели, воровство повсеместное. Казной кабинетной сама распоряжайся и долги выплати с нее. А воров ко мне направляй, я их теперь насквозь вижу, лгать мне бессмысленно. Уменьши расходы на двор, лишних прихлебателей разгони к чертовой матери. Прости, господи, меня грешного! Повод удобный уже есть. И новых не набирай. Дворцы наши, здешний и Зимний в Петербурге, обустраивай, чтоб иностранцам не стыдно показать было. Но остальные скромно, без роскоши и излишеств. Образцы новой формы безотлагательно делай — нечего офицерам и солдатам в кружева рядиться, словно бабы они, а не воины русские. Скромнее надо быть, да и экономия изрядная получится…
— Сделаю, государь. А воротник вам своими руками вышью. К осени готово будет.
— Надо бы пораньше, мое золотце! Пусть расходы большие будут, но лучше раз потратиться, зато потом экономия все покроет.
— Через две недели образцы формы для войск и сапоги готовы будут. Я сегодня же займусь.
— Молодец! Дай поцелую в щечку, разумная ты моя! — Петр посадил Екатерину к себе на колени и поцеловал женщину.
Крепко обнял ее и начал ласкать. Жена стала ему истово отвечать, какая уж там пресловутая немецкая холодность, и Петр решил про себя, что дела делами, а вот зачать наследника престола наиболее нужное сейчас дело.
Он легко поднялся с кресла с Екатериной на руках, подошел к кровати и положил на нее жену. И вскоре любовное безумие накрыло их обоих своим покрывалом…
Петербург
— Манифест его императорского величества необходимо срочно отпечатать, чтоб сегодня и огласить! — Генерал Румянцев тяжелым взором уставился на адъюнкта Тауберта.
Бедолага уже трижды проклял тот день, когда до коликов в животе испугался покойного гетмана Разумовского, как задрожал при виде отрубленной собачьей головы. Проклятые русские, не дают жить спокойно честным немцам. Теперь за эту невольную измену вся его верная служба, как говорят русские, коту под хвост.
