— Поставьте ее на ноги. — И добавила: — Ты, Саймон, сбегай раздобудь вина. Бегом.
В минуту паж копьеносцев Эвена домчал назад до гостиницы, потому что солдаты Аш начали уже переминаться с ноги на ногу, вспомнив, что они находятся в городе, чувствуя благоговение просто от большого количества улиц в городе и народа и вспомнив, что бургундская армия стоит лагерем под стенами города. Аш, стоя на коленях рядом с Флорианом и глядя в лицо старухи, слышала их комментарии и видела выражение их лиц.
— Я тебя вырастила! — невнятно заговорила женщина. Она открыла глаза и пристально смотрела на Флориана. — Чем я была для тебя? Только нянькой? А ты постоянно хныкала, звала умершую мать! Никогда не поблагодарила!
— Садись, тетя. — Флора говорила решительно. Она сильной рукой обхватила тетку за спину и подняла ее. — Выпей вот это.
Толстуха уселась на мостовой, не замечая, что ноги у нее раскинуты в стороны. Она заморгала от яркого света, увидев ноги окружающих ее мужчин; и открыла рот, оттуда просочилась струйка вина, которое Флора вливала ей в рот, раздвинув губы.
— Если у нее хватает сил спускать с тебя стружку, значит, выживет, — угрюмо сказала Аш. — Пошли, Флориан. Нам надо уносить ноги.
Она подсунула руку под мышку хирургу, стараясь поднять ее. Флора отбросила ее руку:
— Тетя, давай я помогу тебе встать…
— Руки прочь от меня!
— Я сказала, уходим, — настойчиво повторила Аш.
Жанна Шалон сдавленно вскрикнула и схватила с мостовой испорченный головной убор, напялила его на седые волосы.
— Подлая!..
Вооруженные мужчины засмеялись. Она не обратила на них внимания, зверем глядя на Флориана:
— Ты, подлая мерзавка! Я всегда это знала! Даже в тринадцать лет ты совратила ту девчонку…
Дальнейших ее слов было не слышно, их заглушили хриплые комментарии. Томас Рочестер наклонился вперед и хлопнул хирурга по спине:
— В тринадцать? Миленький такой педик!
Губы Флориана неохотно скривились в улыбке. Блестя глазами, она беспечно сказала:
— Да, была такая. Лизетта. Ее отец был нашим псарем. Черные такие кудри… хорошенькая девочка.
Кто-то из женщин-лучников в задних рядах эскорта хихикнул:
— Наш хирург, значит, дамский угодник!
— Хватит! — крикнула Жанна Шалон.
Аш нагнулась и с силой подняла Флориана на ноги.
— Хватит спорить, просто пошли.
Но до того, как хирург сдвинулась с места, толстуха, сидевшая все еще на мостовой, закричала снова, да так громко и настойчиво, что все вокруг нее смолкли:
— Хватит этих подлых притворств. Господь никогда не простит тебя, шлюшка, тварь мелкая, мерзавка! — Задыхаясь, Жанна Шалон втянула полную грудь воздуха, глядя вверх мокрыми глазами. — Почему вы ее терпите? Вы не понимаете, что она вас пачкает, порочит уже тем, что находится среди вас? Почему ей отказано от дома? Вы что, слепы? Посмотрите на нее!
Все лица — Эвена, Томаса, алебардщиков — повернулись к Аш, потом, как по команде, к Флориану. А от Флориана опять к Аш.
— Ладно, хватит, — быстро проговорила Аш, надеясь воспользоваться их смущением. — Уходим.
Томас смотрел на Флору:
— Эй, парень, о чем это она?
Аш набрала полную грудь воздуха:
— Построиться…
Жанна Шалон вздрогнула, шатаясь, поднялась на ноги без посторонней помощи, барахтаясь в своих многочисленных юбках. Она с трудом дышала. Протянула вперед руку и схватила Эвена Хью за плащ, надетый поверх лат:
— Вы ведь слепы! — Обернулась лицом к Флоре: — Посмотрите на нее! Не видите, что это такое? Она мерзавка, шлюха, носит мужские одежды, она, женщина…
Аш, едва дыша, не осознавая, что говорит, пробормотала:
— Ох, говно… говно…
— Бог мне свидетель! — кричала мадемуазель Шалон. — Она — моя племянница и мой позор!..
Флориан дель Гиз принужденно улыбнулся. Рассеянно она проговорила:
— Помню, тетя, что после Лизетты ты грозилась запереть меня в детской. Я всегда считала, что тебе не хватает логики. Спасибо, тетя. Где бы я была без тебя?
Вразнобой зазвучали комментарии отряда. Аш крепко выругалась самыми непристойными словами.
— Ладно, стройтесь, мы уходим. Вперед.
Мужчины окружили Флориана и Жанну Шалон, а те стояли лицом к лицу, как будто остального мира не существовало. По их лицам мелькали тени проносившихся над ними в небе голубей из ближайшего загона. Тишину нарушал только грохот мельниц.
— Ну, где бы я была? — повторила Флора. В ее руке все еще была фляжка с вином, принесенная Саймоном, и она ее поднесла к лицу и выпила большими глотками, утираясь рукавом. — Ты меня выгнала. Очень тяжело притворяться мужчиной, учиться вместе с мужчинами. Я в первую же неделю вернулась бы домой из Салерно, если бы у меня был дом. Но у меня его не было, и вот я стала хирургом. Ты сделала меня тем, чем я стала, тетечка.
— Дьявол сделал тебя. — В тишине упали холодно сказанные слова Жанны Шалон: — Ты ложилась с этой девочкой, Лизеттой, как мужик.
Аш увидела совершенно одинаковое выражение на лицах солдат — суеверное отвращение.
— Я могла устроить тебе сожжение, — продолжала старуха. — Я носила тебя на руках, когда ты была ребенком. Я молилась, чтобы никогда тебя больше не видеть. Зачем ты вернулась? Почему не могла оставаться подальше от дома?
Голос Флоры стал тонким, он уже не был низким и хриплым:
— Кое-что… кое-что мне всегда хотелось у тебя спросить, тетя. Ты заплатила римскому аббату, чтобы он меня выпустил, а он хотел сжечь меня, потому что у меня была любовница еврейка. А ее ты тоже могла купить, тетечка? Могла ты заплатить ему за спасение жизни Эстер?
Все лица повернулись к Жанне Шалон.
— Могла, но не стала! Она была еврейка! — Толстуха изнемогала от жары, волоча ноги в своем платье и сорочке, не замечая, что ногами попирает свой же кошелек. Она отвела взгляд с лица Флориана дель Гиза и в первый раз осознала, что ее слушает кто-то еще.
— Она была еврейка! — повторила Жанна Шалон протестующим высоким голосом.
— Я побывала в Париже, в Константинополе, в Бухаре, в Иберии и в Александрии, — в голосе Флоры звучало безнадежное, подчеркнутое презрение, и Аш вдруг поняла, глядя в лицо хирурга, что та давно питала надежды на эту встречу, но совсем не на такую. — И никого из встреченных мной людей я не презирала так, как тебя, тетя.
— А эта, — закричала бургундка, — она тоже одета, как мужчина!
— Так положено командиру, — прорычал Томас Рочестер, — и пусть-ка кто-нибудь попробует сжечь ее — хрен им в зубы.
Аш почувствовала, что наступил момент равновесия, которым следует воспользоваться. Отряд не знает, что думать: Флориан — женщина, но эта сука Шалон — ведь не наш человек…
