– Ну чего ему еще не хватает? Я уж и так не знаю, чем ему угодить… – в голосе Татьяны опять зазвучали слезы.
– Не понимаешь? А ты подумай – если он у тебя не как все, значит, и тебе, чтобы в ладу с ним жить, тоже не как все стать надобно. Ты вспомни Варвару с Фаддеем. Ведь и ума не сказать чтоб великого, и сплетница, и скандалить мастерица, и он чума-чумой. Другая бы с ним не ужилась, и ей кто другой давно бы шею свернул, а они душа в душу живут. Он за нее сам кого хошь пришибет. Вот и думай, как это у нее получается.
А если уже поздно окажется, так хоть сыновей не потеряй, их любовь сбереги, пока не поздно. Не от них понимания и помощи требуй – им поддержкой и опорой стань. И против отца Демку не настраивай – из-за тебя же он на него кидается. Опять только о себе думаешь? Ах, сын – защитник! А ему каково? Против отца, значит – против рода! А кто он без рода? Изгой! Что у тебя в семье ладу нет, то твоя вина, а ты эту тягость на сына перекладываешь. Подумай лучше, любовь ли материнская просит, чтобы он за ваши с Лавром раздоры лишал себя будущего? Может, это в тебе говорит привычка за чужими спинами прятаться? И не реви! – опять, как много лет назад, одернула старшая сестра младшую, подала мокрый от слез рушник и привычным движением поправила на ней головной платок.
От этой давно забытой ласки у Татьяны перехватило дыхание и снова на глаза навернулись слезы. Она досадливо мотнула головой, прогоняя их, придвинулась на лавке поближе к Вее, прижалась к ней и затихла, потихоньку успокаиваясь и выравнивая дыхание. Сестра покосилась на нее, улыбнулась домашней – маминой – улыбкой, обхватила Таню рукой и прижала к себе покрепче.
– Как ребеночек-то? Не беспокоит?
– Настена говорит, скоро шевелиться начнет, – счастливо улыбнулась беременная женщина.
– Вот и славно. Это самое главное теперь. А все остальное… Ты все-таки подумай, что я тебе сказала, ладно? Сама понимаешь, я тебе зла не желаю, сестер-то у меня больше нет, одни мы с тобой остались, Заглядушка.
Татьяна потерлась щекой о надежное плечо, умиротворенно вздохнула и пробормотала себе под нос:
– Угу, у меня тоже никого ближе тебя нет, – вздохнула еще раз, потом встрепенулась, отодвинулась от сестры и заглянула ей в глаза. – Только и ты меня бросаешь, в крепость вот уже переехала. На кого мне тогда опереться? Дарена только и осталась.
Вея подобралась, покачала головой и осторожно проговорила:
– А почему ты про нее вспомнила?
– А кто ж еще мне поможет? Не Листвяна же, – Татьяна скептически поджала губы. – А Дарена всегда подсказывает, что и как делать надобно…
– Ага, вчера она тебе тоже подсказала, да? И что хорошего из этого вышло?
– Так ведь она же не знала, что батюшка Корней так… – опять задрожал голос младшей сестры.
– Да причем тут знала – не знала? Ты пойми, Дарена в любом случае в выигрыше бы осталась.
– Ей-то какая тут польза?
– Ой, не скажи! Она баба умная, вперед далеко загадывает… Осталась бы ты в той горнице, услышала, об чем там речь шла, все потом подробно обсказала ей и впредь была бы благодарна?
– Конечно. А что тут такого?
– А то, что и потом ты бы ее охотно слушала, надо – не надо, всем бы с ней делилась, да по ее слову стала бы поступать. И вышло бы, что боярыня вроде ты, а на самом деле власть ее. А ей та власть необходима, она без нее, как рыба на берегу задыхается.
– Но ведь все равно не получилось ничего…
– Не скажи. Она и тут свою выгоду поимела: вся родня увидела, что свекор с тобой не считается, а Корней еще раз убедился, что толку от тебя как от боярыни мало, значит, у нее теперь еще больше возможностей тебя потеснить, а то и совсем в угол задвинуть.
– Да как же она это сделать-то сможет? – Татьяна всплеснула руками, недоверчиво глядя на Вею.
– Ну, тут много чего можно измыслить… Корней-то пока не во всем может на Листвяну опереться – холопка все-таки, а разумная помощница, которая баб держит и с домашними делами управляется, ему нужна, пусть и не в боярском звании. Чем Дарена тебе не замена? Самое простое для этого – свою старшую вдовую дочку, которую она под шумок из мужнина рода забрала, когда с холопством решалось, Лавру поближе подсунуть. Ты что же, думаешь, эти дурищи сами по себе додумались твоего мужа делить? Не-ет, милая моя, подсказали им, потихоньку подвели к этой мысли, так, что никто из них потом на подсказчицу не укажет… Они ведь тоже, как и все прочие бабы, свое место в новой жизни ищут, и тому, кто им попробует помешать, глотку перегрызут и не поморщатся, потому как не о себе пекутся, а о детях своих. Ради этого, сама знаешь, бабы на все пойдут. Если ты в семье боярского места не займешь, да так, чтобы никто и помыслить не посмел тебя оттуда спихнуть, то не боярыней станешь, а опять одной из них, как когда-то до замужества. Тебе такого хочется?
– Ну что ты такое говоришь? – Татьяна передернула плечами, прогоняя холодок, пробежавший по спине.
– Да то и говорю: одна ты с ними не справишься, подмога тебе потребуется. И помочь тебе там только один человек может – Листвяна. Сумеешь с ней поладить – вместе вы весь выводок к рукам приберете.
– Да ты что?! Она же холопка! О чем мне с ней договариваться? Хозяйка-то я, а не она!
– А я и не говорю, что ты ей во всем потакать должна. Но и о том, какая за ней сила стоит, не забывай. Ежели с умом подойти, то и ты сможешь использовать ее к своей выгоде. Конечно, не всегда так будет, рано или поздно она непременно захочет свою силу против тебя испробовать.
А вот кто тебе всегда поможет, так только Анна. У них между собой свои счеты есть, а вот тебя, как родню, Анна всегда поддержит. Так что не жаловаться на нее надо, а совета спрашивать и делать, как она скажет. Тем более, ваши сыновья в будущем друг другу поддержкой станут. Потому и держись за нее, уж вреда от этого тебе всяко не будет. Вот Дарена нового места себе еще не нашла, а нынешнее ей ой как не по нраву. Ты же, по ее разумению, своему не соответствуешь. Вот и думай, душа моя, стоит ли тебе так уж безоглядно ее советы принимать, какими бы разумными они тебе ни казались. Прежде прикинь, а какая ей с того выгода будет.
– Да как же так-то? Она же всегда ко мне так ласкова… Выходит, никому верить нельзя?
– Эх, Загляда, простая ты душа… Не все, кто тебе улыбаются, добра желают, бывает, что с улыбкой примеряются, как бы половчее гадость сделать. И не всякий, кто ругает – враг твой, наоборот тоже бывает. Учись в людях разбираться, сестренка, коли уж тебя жизнь выше прочих подняла. Иначе упадешь больно. Не ко времени оно, конечно, тебе все это – понимаю, да выхода-то нет. Потому я и говорю сейчас с тобой так, что о тебе пекусь. Жалостью-то делу не поможешь.
Татьяна слушала, не веря своим ушам: такой привычный и обжитой мир трещал по швам и пугал своей непредсказуемостью. Однако собраться с мыслями она не успела – на улице в очередной раз пропел рожок. Вея встрепенулась, встала сама и потянула за собой ошеломленную свалившимися на нее откровениями сестру:
