Да и Гиммлер, опять же. Решил сыграть ва-банк. Его «временно» отстранили, но он послал этот указ «Комитета» на фиг и заявил, что подчиняться ему не намерен и «Комитет» не признаёт. Сильно помог Геббельс и то, что мы сохранили контроль над берлинской радиостанцией. Постоянно, каждые полчаса, в эфир на весь мир транслировалась запись последней речи Гитлера.
Ну а coup de grace нанёс, как это ни удивительно, товарищ Сталин. Насколько я помню, в моём мире он умер где-то весной 53-го. Но тут вполне себе дожил до июля и даже был в то время довольно-таки бодрым старичком.
Московское радио объявило, что полностью поддерживает волю почившего Гитлера и что СССР признаёт меня новым Рейхсканцлером. Также товарищ Сталин в небольшом личном обращении по радио сказал, что любой иной вариант, кроме фрейлейн Штирлиц, в Москве воспримут с крайним неудовольствием. Со всеми вытекающими последствиями.
Формулировка, конечно, весьма расплывчатая. Но кому надо, те товарища Сталина поняли. Ведь в шахты и нефтепромыслы СССР было вбухано до фига немецких денег. И наши немецкие денежные мешки после такой речи товарища Сталина вдруг резко меня полюбили, открыв мне неограниченную кредитную линию. Впрочем, кредит мне и не понадобился. Ибо ещё раньше, сразу после выступления товарища Сталина, прибежал Борман и толсто мне намекнул, что деньги вообще-то есть. Если надо. Хотя я про это и так знала, просто гадала, придёт ли Борман сам или придётся у него золото выцарапывать с помощью Гиммлера. Пришёл. Опытный. И умный.
Ну а дальше уже всё посыпалось. Муссолини, Хирохито, Георг VI, Эйзенхауэр. Обращения с соболезнованиями и поздравлениями пошли одно за другим. Геринг застрелился сам. Роммелю я послала пистолет с одним патроном, всё-таки заслуженный генерал. Тот намёк понял правильно, и потому хоронили его с воинскими почестями. А Розенберга взяли в Дюнкерке. Его опознали и сдали гестапо.
В общем, благодаря тому, что Гитлера убили не сразу, а также тому, что я быстро смогла вернуться из Туниса, обошлось почти без крови. Только в Мюнхене и в Нюрнберге дело дошло до открытых столкновений «рабочих отрядов» с гитлерюгендом. Но подошедшие войска СС довольно быстро этих «рабочих» разогнали.
Хм, гитлерюгенд. Мальчишки. Как раз сейчас мимо меня идут. Техника прошла, солдаты прошли. Теперь вот они. Гитлерюгенд. Наша надежда. Наше будущее. А с каким обожанием и болью они смотрят на меня! Эх, ребята! Да, они тоже понимают, что это Последний, прощальный Парад. Я прощаюсь с Рейхом, а они прощаются со мной. Наверняка они теперь всю жизнь будут рассказывать всем, что принимали участие в Последнем Параде Победы.
Эх, гитлерюгенд. Рейнхард. Дурень. Столько лет прошло, а я всё переживаю. Ну зачем, зачем ты сам полез в этот Мюнхен? Да, ребят ты поднял. Остановил движение «рабочих» на Берлин. Как будто без тебя бы не справились. Хотя, конечно, крови было бы больше. Кого-то ты и спас, Рейнхард. Только мне дороже не «кто-то», а ты. Рейнхард. А я ведь даже номинально тебе не родственница была, так что и на похороны не смогла прийти. Только цветы послала. А вечером того дня, как тебя похоронили, полчаса рыдала в объятиях твоего отца. «Железная Эльза» в голос ревёт на плече у «папаши Мюллера». Хорошо не видел никто.
Кое-кто потом упрекал меня. Мол, это я за Рейнхарда мстила. Потому и расправилась с мятежниками так сурово. Чушь! Мне тогда нужно было показать, кто в доме хозяин. Малой кровью предотвратить большую. Никакие мятежи и революции нам в Рейхе не нужны. Да и не так уж много заговорщиков я повесила. Меньше двух сотен. Сущие пустяки, если сравнивать с Третьим рейхом моего старого мира. Хотя, конечно, Розенбергу, идейному вдохновителю мятежа, досталось сурово. Ну, так он заслужил. А Геринг хитрый. Правильно сделал, что застрелился. А то бы и ему перепало.
Я только когда в свою машину села, задёрнула шторы на окнах и подняла перегородку между мной и водителем, только тогда смогла расслабиться. Меня прямо в машине вырвало, на пол. Пришлось в резервную пересаживаться, а то воняло сильно. Это после визита к Розенбергу меня так развезло. Хотя на людях я держалась. Даже не морщилась. И вообще, приказала привести доктора и вколоть подвешенным за левую ногу на мясницком крюке ещё дышащим останкам Розенберга что-нибудь, чтобы он по возможности пришёл в себя и полнее ощутил всю прелесть своего нынешнего состояния. Вот после того визита я, похоже, и стала «Железной Эльзой». Из моей свиты добрая треть проблевалась прямо там, в подвале. А я выдержала.
Хотя Розенберг, сам того не зная, оказал мне услугу. Его предательство позволило нам повесить на него всех собак. Геббельс очень знатно вывалял Розенберга в грязи, обвинив того во всех мыслимых грехах, начиная от курения на рабочем месте и заканчивая пожиранием младенцев и сожительством с черепахой. А так как Розенберг был одним из главных идеологов нацизма, то и денацификация Рейха после его казни прошла довольно ровно.
Да, мы с Геббельсом денацификацию провели. Постепенно, не сразу, конечно. Но провели. Только «мягкую» денацификацию. Чтобы народ не смущать излишне резкой сменой курса, пришлось сохранить всю внешнюю символику, включая свастику и нацистское приветствие. Кроме того, партия, главой которой я являюсь, всё-таки «национал-социалистическая». И слово «национал» никуда из названия деть не получится, ибо так её Гитлер обозвал. Вот и приходится извращаться и как-то обходить его косяки.
Мне даже книгу пришлось написать под это дело. «Продолжение Борьбы» называется. Откровенно говоря, писала её не я. Я только общие мысли выдавала и корректировала. Писали мальчики Геббельса, всего человек десять. Причём один из них — наполовину еврей. Ну, так Геббельс сказал мне, что в своём ведомстве он сам решает, кто еврей, а кто нет. Да и отношение к евреям после смерти Гитлера стало куда как более спокойным. Еврейские гетто на территории Рейха давно были упразднены в связи с выселением евреев на Мадагаскар, но сейчас Мюллер получил от меня негласное распоряжение закрывать глаза на нелегально находящихся в Рейхе евреев, если те не нарушают наших законов и не ведут антиправительственную агитацию.
Так вот, возвращаясь к «моей» книге. Это было вроде как творческое развитие учения национал-социализма. Основной постулат — величие и избранность арийской расы — остался неизменным. Никак от него не избавиться. Но теперь он обзавёлся некоторыми поправками. То есть в моей трактовке высшая раса — это не привилегия, а бремя. Арийцы — что-то вроде могучего ледокола, ведущего за собой через льды караван судов. Да, ледокол сильный, прочный. Но и остальные суда отряда тоже важны. Сам по себе ледокол нежизнеспособен. Потому что на одном судне везут для него топливо, на другом — продовольствие, на третьем — запчасти, на четвёртом плывут ремонтники, а на пятом — и вовсе плавучий бордель, вещь совершенно необходимая в дальнем походе.
