Негромкие, преследователь старался двигаться как можно тише, но получалось у него плохо – слишком тяжёлый был шаг.
– Ы-ы-ы… – затряслась Юлька. Внутри всё словно оборвалось.
Игорёк сунул руку через решётку, дёрнул замок, но дужка, увы, не раскрылась, в отличие от запоров на подвалах.
И тут Юлька, наверное от непередаваемого ужаса, сделала то, на что нипочём не решилась бы раньше, – присела на корточки и попыталась протиснуться между вертикальными прутьями решётки и под первым из горизонтальных. Места было там не очень много, но всё-таки оно было.
Она зашипела, но всё-таки проскользнула, перепачкав платье. Игорёк не задавал лишних вопросов, просто полез следом. Ему пришлось труднее, он едва не застрял, но протиснулся тоже.
Шаги в темноте стихли. Словно преследователь ждал, укрываясь в темноте, что последует дальше.
Игорёк овладел собой первым. Встал, деловито отряхнулся, протянул Юльке руку, мол, вставай. И сказал, достаточно громко:
– Ну вот, пролезли! Это ты хорошо придумала!.. Теперь проверим, точно ли по этой галерее пройти можно? Ну-ка, посвети мне на план!..
Руки у Юльки так тряслись, что ей даже не сразу удалось направить фонарик куда следует.
– Об этой решётке надо непременно сообщить! – продолжал играть роль Игорь. Юлька только кивнула – боялась, что, если откроет рот, будет слышна только дробь, выбиваемая её зубами.
– Идём, идём, – торопил её Игорь. – Пройдём до конца!
И почти что потащил Юльку дальше.
Эта галерея, как Игорёк и подозревал, вывела их в подвалы Александровского корпуса. Пришлось протискиваться через узкое место – кирпичная кладка оказалась разрушена, закладывали наспех и опять оставили просвет, через который Игорь с Юлькой всё-таки смогли пролезть.
– Интересно… – Юлька ощупывала края пролома. – Точно кто-то тут помогает, кто из корпуса сюда вхож. Видишь, извне били? Не изнутри, не откуда мы пришли.
– Глазастая, – одобрил Игорь.
Юлька сама удивлялась, как быстро отступил страх. Те шаги за спиной – ну конечно, это был просто соглядатай, пущенный эсдеками по их следу. Не про это ли они говорили почти перед самым выходом?
Но, так или иначе, дело было почти сделано, осталось только пройти ещё чуть дальше.
Они крались пустым коридором мимо наглухо закрытых дверей, так напоминавших ворота складов; Юлька внезапно остановилась, словно налетев на незримую стену.
– Э! Ты чего?
– Это здесь было. – Юлька ткнула в сторону одной из дверей, ничем не отличавшейся от иных.
– Чего было?
– Машина была. Я ж их чую, места эти, забыл? Машина тут стояла. Такая же, как у деда.
– А, ну да, точно. Стояла. Ну и что?
– Пошли-ка отсюда. – Юлька ускорила шаг.
– А то что?
Юлька смолчала.
Она не могла сказать, что внезапно ощутила тягу, словно ступив в быстрый поток и чувствуя, что вода так и норовит сбить её с ног, повалить, потащить за собой. И поток этот мог, наверное, доставить их обратно домой… только вот Юльке этого сейчас совсем не хотелось. И поняла она это тоже только сейчас. Она не могла уйти, они с Игорёхой не могли уйти! Дело не сделано, она не может так всё бросить! Фёдор… Петя… Ирина Ивановна с Константином Сергеевичем… нет, никогда!
И она решительно потянула Игоря дальше.
Галерея и впрямь вывела их куда следует – к дворцовым подвалам. Чья бы воля тут ни поработала, но путь был открыт. Выбраться обратно было не так уж трудно – а мимо того места, где некогда располагалась машина, Юлька прочти пробежала.
Лезть обратно через решётку, само собой, не стали; пробрались в сам корпус, наспех приведя себя в порядок; и, лишь оказавшись в квартире госпожи Шульц, Юлька позволила себе громко всхлипнуть и крепко обхватить Ирину Ивановну.
Игорёк закатил глаза. Он оказался куда сдержаннее – подполковнику он просто пожал руку, почти как равному. Точно так же, как Пете Ниткину и Феде Солонову.
Рассказ путешественников длился долго. Услыхав, что проходы в корпус вновь открыты, а кирпичная кладка кем-то частично разобрана, и Ирина Ивановна, и Константин Сергеевич разом нахмурились.
– Кто-то им помогает, – сказали они хором.
– А может, и никто, – вдруг сказал Петя Ниткин.
– Как это «никто»? – удивилась Ирина Ивановна. – Кто же тогда разобрал кладку?
– У нас же тут всяких строителей перебывало – видимо-невидимо, – пояснил Петя. – Про галерею они точно знают; долго ли было внедриться к рабочим, да и махануть пару раз киркой? Я б на их месте так и сделал. Куда безопаснее, чем «своим человеком» рисковать. Если он вообще есть, этот человек.
– Умны вы, господин Пётр, – покачал головой Две Мишени. – Что ж, дискутировать этот вопрос и в самом деле смысла особого не имеет. Нам надо встретить этих «тоннельных» и положить конец всему этому затянувшемуся безобразию. Мадемуазель Солонова передаст ваши разыскания куда следует, ну а наше дело – подготовить им тёплую встречу.
В Александровском корпусе кончались годовые испытания. После них господам кадетам предстояли лагеря, а потом – недлинные каникулы. Старший же возраст пребывать в лагерях должен был до осени, пока не выходили приказы о зачислении в то или иное военное училище (даже и те, кто не выбирал офицерской профессии, всё равно должны были пройти эту «каторгу», как промеж себя называли кадеты эти последние лагерные сборы).
Феде Солонову же предстояло нелёгкое дело – помириться с Лизой Корабельниковой. Точнее, они не ссорились – просто дело занимало теперь почти всё его время. Даже весенний бал в Лизиной гимназии прошёл для Феди словно бы мимо, как в тумане, будто бы и не с ним. Облачились в парадные мундиры, явились, продефилировали мимо самой m-me Тальминовой, потанцевали…
Фёдор старательно проделывал положенные па, стараясь не глядеть Лизе в глаза.
И больше не приглашал никого из гимназисток, то есть с точки зрения приличий «вёл себя просто ужасно», «компрометируя m-lle Корабельникову», но ему с некоторых пор на приличия стало совершенно наплевать.
Лиза, надо сказать, это вопиющее отступление от правил одобрила. Федя чувствовал, что ему это немало помогло.
А тут ещё и появление Юльки…
Юльку зоркая Лиза, конечно, заметила. К счастью, была Юлька тогда с Игорем, и Федя Солонов не навлёк на главу свою Лизиного гнева. Простодушный Петя Ниткин рассказал Зине всё ту же легенду о приехавших к госпоже Шульц бедных осиротевших родственниках, правда очень далёких, – и Лиза несколько успокоилась. Зато обида её на Фёдора всё равно росла; Лиза понимала, что у них – у Фёдора, у Пети – есть какая-то тайна, тайна, к которой её не подпускают. Высказала она это подозрение ещё зимой и с тех повторяла не один раз,
