Ульяна аж губу закусила, намеренная свое отстаивать, – Анна ее такой и не видела никогда.
«Надо же, тихоня-тихоня, а если что – вон она как может. Ну и молодец! Правильно она меня… тоже ведь за ребят переживает. Не дай Господи, весь десяток так и… А что годы голодные вспомнила – ну да, по обозникам-то они всегда больнее всех били, должно быть, и она немало натерпелась…»
Да и права была Ульяна – пусть каждому тот каравай девичьи руки передадут, если уж матерей нет. Решили же они, что даже те, у кого не нашлось родни из девок в десятке Анны, вполне могут считать Академию своей семьей. И наставницы – Анна с Ариной – имеют полное право им вместо матерей караваи испечь, а девицы, на правах сестер по той же Академии, теми хлебами одарить, как и прочими оберегами, что уже были заготовлены на всех. Вот из-за этого отец Михаил точно бы взвился, кабы узнал: без наузов ни одного ратника в дорогу не отпускали, и отпускать впредь не собирались. Так что и мальчишек оставлять без такой защиты было негоже.
Арина не смогла сдержать своего удивления, когда за пару дней до этого девки на занятиях стали делать наузы – по приказу Анны и вместе с ней, чтобы отрокам перед походом повесить на шею. Правда, причина этому скоро выяснилась и была совсем не такой, как когда-то в молодости у самой Анны, скорее наоборот. Увидев, что девки с наговорами заплетали в обереги маленькие фигурки из дерева (коня и сокола – непременно, а прочее – по желанию), Арина и сама достала из мешочка на поясе уже приготовленное ожерелье из искусно свернутых кожаных квадратиков с нанесенными на них рисунками, на кожаном же шнурке.
– Вот, – немного смущенно показала она Анне. – Я уже приготовила, да боялась – ты не позволишь. Свекровь моя, когда увидела, как я мужу такое первый раз в дорогу сделала, ох и бранилась! Насилу свекр ее унял. Но оберег она тогда так и бросила в печь.
– Строго, ничего не скажешь, – усмехнулась в ответ Анна. – Только это она в Турове с воинами не была знакома. Без оберегов в бой даже княжьи дружинники не ходят. Воинская работа такая… Но отцу Михаилу про то знать не надобно, – добавила она. – Он у нас пастырь строгий и не понимает, что в тех узелках и оберегах любовь и надежда наша…
Анна вздохнула, вспоминая, как сама зашлась от возмущения, когда вскоре после замужества впервые столкнулась в Ратном с таким языческим непотребством: дома-то матушка даже за холопками-вязальщицами пристально наблюдала – не приведи, Господь, чтобы узлы вязать не удумали – а тут… Каким взглядом одарила ее тогда свекровь! Даже сейчас, через столько лет, мурашки по спине забегали.
«Это ты мою любовь материнскую скверной нарекла?» – спросила тогда Аграфена, не повышая голоса, но так, что лучше бы ударила. Что потом было, Анна вспоминать не любила, да и себя – молодую ретивую дуру – не оправдывала. Потом поняла, хоть и не сразу: обычаи провожальные, обереги в хлебах, да наузы, что сама теперь делала с тщанием и положенными наговорами сыну, крестнику (надеялась, что Роська не посмеет из ее рук не взять) и Алексею, да и многое другое христианской веры да церкви не касается! Это любовь и забота, и надежда их бабья. И ведь помогают эти обереги, охраняют мужей и сыновей! Да только ли обереги? Кто же в своем уме от поддержки откажется? И Настена сколько раз выручала, и даже Нинея. Хотя с ней, конечно, лучше дела не иметь… И Аристарх ей помог, когда, казалось, все потеряно, а отче-то только и смог, что сказать: молись, дочь моя, на все воля Божья. Вот она и молилась… а кому – это ее дело!
Июль 1125 года. База Младшей стражи
По старой традиции уходящих ратников накормить перед дорогой должны были жены либо матери, а если их не было, то сестры или снохи. По этой причине утром в трапезной отрокам и взрослым мужам прислуживали не холопки – готовили и подавали на столы свободные женщины и девицы во главе с Анной. Раз уж живут все в крепости единой семьей, то, как положено матерям и сестрам, и провожать всех решили как своих близких. Отроки, немного смущаясь, брали миски из рук у девок, с благодарственными словами солидно кивали им и принимались за еду.
И у девчонок от этого лица становились иными – повзрослевшими и просветленными, а глаза у всех, словно на иконах – то ли от бессонной ночи тени под ними легли, то ли оттого что прикоснулись они сегодня еще к одному женскому таинству. К великому таинству нелегкой бабьей доли – провожать и ждать.
К столу – не праздничному, но весьма обильному – подали и несколько караваев без оберегов. Резать их не полагалось – только ломать. Наставники на правах старших аккуратно, чтобы и крошки на пол не уронить, преломляли хлеба над столом и раздавали по кругу. Хоть и прочли молитву, как положено перед едой, но сегодня в трапезной совсем иные обряды творились. Эту традицию в Ратном исстари блюли даже самые истовые христианские семьи.
Анна с прочими женщинами внимательно следила, чтобы девицы, упаси Господи, не проронили слезу, не начали хлюпать носами или наоборот – веселиться без меры (и это порой случается от напряжения). Хоть и предупредила их боярыня, чтобы не смели даже помыслить о таком, если удержаться невмочь, пусть лучше тихонечко выйдут из трапезной, но мало ли – в первый раз они воинов провожают, не привыкли – большинство из куньевской родни. Анюта с Машей, да и Млава с малолетства приучены, как себя в таких случаях вести, а этим-то внове.
Отроки тоже еще не обвыклись. Хоть и усмиряли бунт в Ратном, и кровь – свою и чужую – проливали, но вот в настоящий поход, воинами, уходили впервые. Анна переживала, как бы Роська чего не выкинул: вон как хмуро смотрит – уж больно старые, еще языческие обычаи сейчас всплывали, но надеялась, что от нее крестник не посмеет не принять обереги и провожальный хлеб. Хорошо, что вбитая уже привычка к воинской дисциплине и пример старших не позволяли Роське протестовать.
Когда мальчишки и их наставники встали из-за столов и поклонились, благодаря хозяек, пришел черед раздавать хлеба. Отроки, стараясь держаться степенно, как взрослые мужи, брали караваи из рук девок, ответно им кланялись. Ульяна что-то тихо говорила, подавая хлеб своему Илье. Анна приготовила целую корзину – сыну, Алексею и Роське… По обычаю, провожать Матвея надо было бы Настене, но ее в крепости не было, так что и этого крестника одарила тоже Анна. Татьяна провожала троих – Демьяна и Дмитрия с Артемием. Кузька стоял рядом с матерью и смотрел на братьев с тоской и досадой, завидуя им: в этот момент он отчаянно жалел, что место оружейного мастера здесь, в крепости, а не там, рядом с воинами. Глебу и Анисиму подавала караваи Верка. И тот, и другой выглядели хмуро, но по-разному. Глеб исподтишка косился в сторону Аринки и Андрея, а Анисим смотрел себе под ноги – должно быть, огорченный тем, что жена его так и не приехала на проводы.
