С тех пор как Чиро в последний раз стоял на главной площади Вильминоре, минуло двадцать лет.
Осмотрев колоннаду, он понял, что она совсем не изменилась. Некоторые лавки на площади перешли от отца к сыну, но в целом городок был точно таким же, как в день, когда он его покинул. Вокруг церкви и дома священника сгрудились беленые домики, а через дорогу врос в землю монастырь. Иерархия осталась прежней. Чиро почувствовал себя дома.
Он забарабанил в дверь монастыря, потянул цепь звонка. Наконец дверь отворилась и сестра Тереза нежно взяла лицо Чиро в ладони. За двадцать лет и она нисколько не изменилась – только мелкие морщины паутинкой расползлись вокруг глаз, выдавая возраст.
– Чиро Ладзари! – воскликнула она. – Мой мальчик! – И бросилась его обнимать.
– Я теперь старик. Мне тридцать шесть, – сказал он. – Видите шрамы от станка? Башмачник.
– Молодец! Энца мне писала. Говорит, если я буду ждать от тебя письма, то точно прожду до Судного дня.
– Да, такая у меня жена.
– Ты счастливый человек. – Она спрятала руки в рукавах своего одеяния.
По правде говоря, Чиро был не очень-то счастлив.
Сестра Тереза повела его в монастырь.
– Приготовите мне пастину?
– Конечно! Но, знаешь, теперь я работаю в конторе. Кухарит у нас сестра Бернарда. Она из Фоджи, здесь всего пару лет. Отлично готовит помидоры. И гораздо лучше меня печет хлеб.
– Нет, ваш хлеб был великолепен!
– Мне хорошо удавались запеченный крем и тапиока, но кексы вечно выходили каменные.
В вестибюле монастыря собрались монахини. Юные лица послушниц были незнакомыми, но среди девушек были и сестры постарше – те, что в дни его детства только-только поступили сюда. Матерью-настоятельницей стала теперь сестра Анна-Изабель, сестра Тереза – ее первой помощницей.
Сестра Доменика умерла вскоре после того, как Чиро уехал, а сестра Эрколина – недавно. Черно-белые остались неизменными – стайка чудаковатых тетушек, забавных, начитанных, обладающих острым умом. Они выживали, подобно ему, с помощью юмора или упрямства. Но все эти женщины искренне веровали.
Оглядываясь назад, Чиро в полной мере мог оценить их доброту и сделанный ими выбор. Мальчиком он поражался, как это женщина выбирает монашеское одеяние, отказывается от огромного мира, раскинувшегося за стенами монастыря, от мужа, детей, от своей семьи. Но они создавали семью внутри монастырских стен. Просто в детстве он этого не понимал.
– Чао, мать Анна-Изабель, – сказал Чиро, поклонившись. – Большое спасибо за Ремо и Карлу Дзанетти.
– Они рассказывали о тебе удивительные истории. Ты работал на них, не жалея сил.
– Я должен был отплатить вам сполна.
Сестра Тереза повела Чиро по длинному коридору, через сад, в кухню. Чиро помнил каждую доску в полу, каждый завиток резьбы ореховых дверей. Сад уже был укутан к зиме мешковиной, виноград собран. Увидев распахнутую дверь кухни, подпертую тем же старым котлом, он рассмеялся.
– Знаю. Мы здесь почти не изменились. И не должны были.
Сестра Тереза, надев фартук, встала за кухонный стол. Чиро выдвинул табурет и сел. Она достала из корзины с хлебом багет, намазала кусок свежим маслом и протянула ему. Вместо стакана молока поставила стакан вина.
– Расскажи, почему ты здесь.
– Моя жена не сообщила в письме?
– Просто написала, что тебе нужно приехать домой. Почему сейчас?
– Я умираю. – Его голос дрогнул. – Знаю, у вас тут, в монастыре, это обычно хорошая новость – потому что у монахинь есть ключи от вечной жизни. Но для меня, скептика, эта новость – худшая из возможных. Я пытаюсь притворяться, что этот миг никогда не наступит, и таким образом выигрываю время, но часы тикают, я вспоминаю правду и впадаю в панику. Я не молюсь, сестра, а паникую.
Выражение лица сестры Терезы изменилось.
– Чиро, я надеялась, что из всех людей, которых я знала и о которых молилась, всех-всех, именно у тебя будет долгая жизнь. Ты заслуживал ее. И ты всегда понимал, как быть счастливым, поэтому ты бы не растратил долгую жизнь впустую. Ты бы использовал время мудро. – И затем, как хорошая монахиня, она завернула эту печальную новость в свою веру, как в теплое одеяло. Сестра попыталась убедить Чиро, что ему уготована вечная жизнь. Она хотела, чтобы он верил, потому что надеялась – вера одолеет болезнь. – Ты должен молиться.
– Нет, сестра. – Чиро слабо улыбнулся. – Я плохой католик.
– Но хороший человек, а это важнее.
– Надеюсь, священник вас не услышит.
Она улыбнулась:
– Не волнуйся. У нас теперь отец д’Алессандро из Калабрии. Он почти глухой.
– Что случилось с доном Грегорио?
– Уехал на Сицилию.
– А не на Эльбу? Его не отправили в ссылку, как Наполеона?
– Он теперь секретарь настоятеля кафедрального собора при местном епископе.
– Хитрость далеко его завела.
– Согласна. – Сестра налила себе воды. – Хочешь знать, что случилось с Кончеттой Матроччи?
Чиро улыбнулся:
– Это история со счастливым концом?
– Кончетта вышла замуж за Антонио Баратту. Он теперь доктор. Живут в Бергамо, у них четверо сыновей.
Отведя взгляд, Чиро подумал, насколько изменилась жизнь всех, кого он знал, – и его собственная. Даже Кончетта Матроччи нашла способ исправить судьбу. Эта мысль вызвала у него улыбку.
– Кончетта Матроччи все еще заставляет тебя улыбаться. – Сестра рассмеялась.
– Не то чтобы очень, сестра. Для меня сейчас важно другое. Я волнуюсь перед встречей с братом. А еще больше – перед встречей с матерью. И хочу навестить семью своей жены – обещал Энце добраться до Скильпарио. Сильно ли изменились горы?
– Совсем не изменились. Пойдем со мной, – сказала сестра. – Хочу показать тебе, как я исполняю свои обещания.
Чиро вслед за сестрой Терезой обогнул кухню и оказался на монастырском кладбище.
Он остановился у маленького надгробия, находившегося у самых ворот.
– Бедный Спруццо, – сказал Чиро. – Скитался, как сирота, пока не встретил такого же сироту.
– Нет, вовсе не бедный. Он прожил счастливую жизнь. Ел получше священника. Я давала ему отборные куски мяса.
– Святой Франциск бы одобрил, – улыбнулся Чиро.
Когда здешнему священнику выделили автомобиль, старую повозку передали в распоряжение монастыря. Лошадь для нее пожертвовал местный фермер. Запрягая лошадь, Чиро думал о жене, которая куда лучше управилась бы со сбруей и поводьями.
Взобравшись на сиденье, Чиро направил лошадь вверх по Пассо, в Скильпарио. Он вспоминал, как в первый раз поцеловал Энцу, когда они были детьми. Чиро рассматривал каждую маргаритку, каждый утес, каждую речушку, будто то были драгоценные камни в бархатной шкатулке, которую мог открыть только он. Как бы он хотел, чтобы Энца сидела сейчас рядом с ним.
