Здесь нет конкретного положения в пространстве-времени, все это просто, как трава под солнечными часами — немного направо, немного налево, немного назад, а еще немного — туда, не знаю куда, а там найди то, не знаю что, а зачем оно мне? Не знаю, зачем, да и незачем знать зачем, и превратился я в зеленый цвет, разлитый в пространстве, вернее, даже самого цвета нет, вернее, он не имеет названия, есть только волны определенной длины и куча корпускул и гомункулов, или как их там еще. Есть еще чутье на опасность и реакции, неизмеримо более быстрые, чем в так называемой реальности. И я успеваю увернуться от противника — смерча из огня и льда, несущегося где-то вне пределов моего спектра в этом мире цветовых абстракций, успеваю собраться в лазерный луч микронной толщины и нанести ответный удар до смены картинки.
А там, в картинке, все прекрасно, как на детском рисунке — поиски друг друга в бесконечном мультфильме, среди графических нагромождений — но Волк все плутает в трех соснах, а я как бревно провалился в болото, и продолжается все это не первый век. Скучно…
— Мне скушно, бес.
— Опять цитата, — Волк лениво усмехается, ссыпая из горсти песок. — И тут следуешь стереотипу. Хорошему, конечно, но все-таки…
— Ничего с этим не поделаешь, — я поворачиваюсь, чтоб солнце не лупило прямо в глаза. — Мир стереотипов — знакомый мир по определению… А здесь, мне кажется, я бы мог с тобой без всякого колдовства разделаться.
Метрах в двух от меня с мокрого серого песка лениво откатывается волна, оставив клочья грязноватой пены.
— Мир стереотипов — коварный мир. Опять же, по определению. А хороший стереотип несет в себе противоречия. так что не думаю, чтоб ты что-то серьезное попытался сделать.
— Почему же?
— Ну что бы было, если б Фауст Мефистофеля не вызвал?
— Ничего б не было. Жил бы доктор себе…
— А дальше? Если б он просто жил, мы бы здесь не оказались. А потом… Если ты действительно хочешь отделаться от меня, для тебя это будет ощутимая потеря. Особенно здесь.
— Хочешь сказать, мы нужны друг другу?
— Где-то так… А ведь в данной ситуации ты даже остановить мгновение не можешь.
— Наверно, ты прав… Но ведь здесь, получается, и ты ко мне привязан.
Он улыбается:
— Растешь… А ведь есть множество мест, куда смертный за мной последовать не может.
— Ты что — бессмертен?
— В некотором смысле. То есть, физически, конечно, я смертен…
— Это ты насчет бессмертной души?
— Сам не знаю. Тоска… Давай развлекаться?
— Давай. Что там белеет, говори.
— И развлечения-то у тебя стереотипные… Оставим цитаты. Решение стандартное?
— Стандартное. Всех утопить.
— Сейчас, Волк неторопливо поднимается, вразвалочку направляется к кромке прибоя, я усмехаюсь ему в спину:
— Давай. Сделай его.
— СДЕЛАЙ ЕГО!
Команда словно взрывается в мозгу. Ларри, сидящий на заднем сиденье, резко подается вперед, я вижу даже поры на его громадном носу, шрам над левой бровью:
— Ну, давай. Влепи ему.
— Ч-черт… опять потерял.
— Он, конечно, засек тебя? — вопрос-утверждение. Даже не поворачиваясь, знаю, что Стоян, сидящий за рулем, иронически усмехается, что в углу его рта дотлевает неизменная сигарета. Он, в отличии от Ларри, хронически невозмутим, профиль — чеканно-плакатный…
Мы кружим по этому городу уже вторые сутки, отлавливая «подставного экзаменатора», как называет его Стоян. Вернее, отлавливаю я, а Ларри и Стоян отслеживают, как я это делаю. Они — устоявшийся тандем, со стажем, и явно недовольны, что вместо серьезной работы им приходится выгуливать новичка — меня, то есть. Вообще-то сей контрольный экзамен, перед которым вся наша группа мандражила, как неизвестно перед чем, до смешного напоминает игру в ляпки: мне, используя все, чему я обучился, надо отыскать этого самого подставного и слегка ему врезать. Ну уж, черта лысого — слегка! Впаяю я ему от души — ушлый какой, опять оторвался!
Обстановка, что называется, приближена к боевой: незнакомая местность (город), я даже не знаю, что это за мир, не говоря уж о местном языке. По звучанию напоминает испанский или греческий… Итак, моя задача — найти и заляпать, а задача ребят — следить, чтоб я ни во что не вляпался и все было по правилам…
— Стоп, вот он!
— Вломи ему.
— Ага, — отвечаю сквозь зубы. Невысокий человек в светло-сером и в самом деле кажется чужаком в яркой толпе. Так, подошел к перекрестку, открылся… Ну и заставил ты меня, друг ситцевый, голову ломать! Так получи!..
Мысленный импульс — удар по мозгам — не слишком силен, конечно, но его тут же подхватывает и усиливает Ларри. Усиливает по полной программе, с мощным воздействием. Зачем он это?.. Светло-серый останавливается, вздрогнув, потом — движения неуверенные, замедленные — поворачивает — и широкий шаг с тротуара навстречу несущемуся автобусу, глухой удар, серый пиджак пропадает из виду, а я съеживаюсь так, словно это меня шибануло — и тут Стоян рвет с места так, что меня вжимает в сиденье.
Некоторое время тупо смотрю перед собой. Пока я не успел ничего сообразить, только и осталось, что какое-то гнусное дрожание в каждой мышце, в каждой клеточке. Вытираю пот со лба, оборачиваюсь к Ларри:
— Я что — убил его?.. Да?
— Не совсем так. Но экзамен ты выдержал, — он кладет мне на плечо тяжелую ладонь, и мне хочется сбросить ее, но в то же время этот жест рождает чувство какого-то странного… не облегчения, нет, просто ощущения, что ты не один.
— Экзамен, — хмыкает Стоян, не сводя глаз с несущейся под колеса дороги. — Это была боевая операция, если ты до сих пор не понял. Инициация… Вот теперь ты из наших.
Я некоторое время пытаюсь уложить все это в голове, но мне это не удается…
…потому что я растворяюсь в непонятном, стремительном движении, сам становлюсь движением — все, что было со мной после «экзамена», проносясь в бешеном темпе, переживается с пугающей отчетливостью, всеми шестью чувствами, с мельчайшими подробностями — и так молниеносно, что выделить отдельные фрагменты невозможно. Словно кто-то раскрутил кинопроектор до космических скоростей, и эйфория сменяется желтой болью, перескакивающей в звук лопнувшей струны, и перетекает в свинцовую, нечеловеческую усталость…
И я снова в Ущелье Морока, и время нестерпимо замедляется, то, что было там, становится вязким, в глицериновом воздухе, на неподатливой дороге, прокручивается, как видеозапись, раскладывается на элементы, словно смакуется… Зеленый медленный-медленный взрыв… Старатель… Ринге. Йокан…
Кода. Начинается мучительный путь в реальность из горящего сумасшедшего дома, в плоскую ледяную тишину, заполненную чем-то серым и чужим. Глаза у меня открыты, но что-то разглядывать я не могу. Плоский, как старая фотография, Волк склоняется надо мной:
