Выходит, что деньги надо раздавать «артельно», то есть на несколько солдат общая сумма. Сиди теперь и решай, а как самый образованный, еще и высчитывай — кому сколько.
Бяда…
— Филимон, — это я Копейкину. — Сколько ты там мелкой деньги припас?
— Чятыре целковых да тридцать одну копеечку, вашбродь!!!
— Молодец! Тащи все сюда! Делить будем.
Полк уже некоторое время стоит в тылу и активно пополняется и снаряжается.
Чего-то ждем.
Чего ждем — никому не известно, но всем понятно.
А по значительной концентрации в округе других воинских частей понятно особенно: скоро наступление. Опять же распутица прошла. Здесь, в северной Польше, на границе Мазурских болот, это немаловажный фактор.
Так что попал я удачно, есть время осмотреться и втянуться.
Мое прибытие к месту службы прошло без особой помпы.
Представился командиру батальона — высокому флегматичному блондину. Он порасспрашивал меня о моем военном и гражданском образовании. Поинтересовался, не сын ли я Александра Николаевича фон Аша. Спрашивал, где мы жили в Москве и тому подобную ерунду.
Тем временем появился мой непосредственный начальник — поручик Казимир Казимирский. Высокий, как все гренадерские офицеры, темноволосый, с ухоженными и напомаженными усиками на породистой шляхетской физиономии. Наперекор уставу он носил при полевой форме золотые галунные погоны, белые перчатки и шпоры на высоких кавалерийских сапогах. Форма, сшитая из дорогого сукна, сидела на нем безукоризненно.
В общем, «франт шел по бульвару из театра…».
В процессе дальнейшего общения мне было сообщено, что я принимаю должность младшего офицера 10-й роты прославленного (георгиевские ленты, георгиевские трубы и какие-то непонятные «мальтийские знамена») Московского 8-го гренадерского полка и типа должен соответствовать.
Я сделал вид, что проникся.
После чего мы с Казимирским отбыли в роту.
Уже в полной темноте солдаты под руководством каптера поставили мне палатку, в которую я и завалился спать, укутавшись в шинель.
Проспал до подъема мертвецким сном без сновидений.
— Следующий. Подходи! — гаркает Лиходеев.
— Так. — Я сверяюсь со списком. — Четвертый взвод! Акимкин, Белов, Воскресеньев и Гусев! Вот вам записка, кому сколько причитается. Кому деньги давать?
— Акимкину!
— Получай. — Отсчитываю положенное. В ведомости — в трех экземплярах под копирку — чернильным карандашом напротив означенных фамилий ставлю «галки».
— Дальше.
— Следующий. Подходи! — вновь орет над ухом ротный фельдфебель.
И вот так полдня, до самого обеда.
Последние несколько дней я нахожусь в состоянии перманентного шока. Причем только я отхожу от шока по одному поводу — как тут же появляется новый.
Источников непрерывного напряжения моей нервной системы два, причем равноценных.
Во-первых, я в шоке от необходимости управлять ротой. Учитывая, что прежде я ничем крупнее отделения морпехов не командовал, а тут, считай, две с половиной сотни подчиненных. Сами понимаете.
Конечно, Лиходеев мне здорово помогает — золото, а не мужик. Но все равно тяжко.
Во-вторых, «неизвестно-какой-хренов» шок от несоответствия местного окружения моим представлениям о данном времени, почерпнутым из исторических книг и мемуаров. Почти каждый день сталкиваюсь с чем-то, чего в известном мне варианте истории не было и быть не могло.
Например, в первый же день ротный каптенармус Копейкин вручил мне казенный противогаз и каску. Противогаз как противогаз — что-то подобное я видел на картинках и старых фотографиях. А вот каска сразила меня наповал. Вместо привычного «русского Адриана»[31] у меня в руках оказалось нечто, весьма напоминающее «стальной шлем РККА образца 1936 года», виденный мною в музее, только гораздо менее «ушастый» и с имперским гербом на лобной части.
И это только цветочки.
На утреннем построении роты, когда поручик Казимирский любезно представил меня личному составу, меня ожидал новый удар судьбы. Морально я был к этому готов — модернизированный наган и штатный браунинг уже дали какое-то представление об уровне вооружений. Но оружие доблестных московских гренадер превзошло все мои ожидания.
«Единый трехлинейный карабин образца 1907 года» — модернизированная «мосинка». Укороченный ствол, новая, более удобная форма ложа и приклада, рукоять затвора, загнутая книзу, на курковой части затвора — кольцевой прицел, как у английского «Ли-Энфилда».[32] В придачу — ножевой штык с десятидюймовым клинком. В общем, венец эволюции.
В каждом взводе по ручному пулемету. «Ружье-пулемет системы Бертье — Федорова[33] образца 1914 года» со складными сошками под стволом и вертикальным рожком магазина сверху. Сделано грубовато, но в целом неплохо.
Кое-кто из солдат вооружен дробовиками. Обладатели «траншейного ружья Браунинга модели 1905 года»[34] выделяются «охотничьими» патронташами крест-накрест, дополнительной гранатной сумкой и кинжалом-бебутом вместо штыка.
До нормативов образца 1945 года, конечно, далековато, но для 1917-го — мечта…
Может быть, я чего-то не понимаю, но, по моему скромному мнению, подобный прорыв в организации армии и обеспечении ее вооружениями без какого-либо «постороннего» вмешательства абсолютно НЕВОЗМОЖЕН. Даже учитывая ту самую «роль личности в истории», которую у нас сыграл Николай II Кровавый, а здесь исполняет Александр IV Реформатор.
Я настолько погрузился в размышления по данному вопросу, что прослушал всю «торжественную» речь командира роты и очнулся только после команды «разойдись».
У меня появился ординарец.
Вообще-то, в теории, у каждого офицера должен быть денщик — нестроевой солдат, который в атаки не ходит, а занимается хозяйством командира. Знаменитая военная реформа 1908 года, не перестающая меня удивлять, несколько урезала офицерские привилегии. Теперь денщик полагался не по званию, а по должности. Командиру роты — положено, а мне вот — не положено.
Поэтому у меня — ординарец.
Ординарца мне «родил» Лиходеев после того, как «тройной Казимирский» приказал ему это сделать. Буквально так и сказал:
— Лиходеев, где хочешь, но роди господину прапорщику ординарца!!!
— Слушаюсь, вашбродь!!! — гаркнул бравый фельдфебель и, четко повернувшись через левое плечо, рысью унесся к палаткам личного состава — «рожать».
Через четверть часа он вернулся, притащив на буксире долговязого темноволосого парня с ухоженными маленькими усиками на курносом лице.