— Ах ты! — Фрей запустил-таки кружку в своего благодетеля, а тот, потеряв с возрастом реакцию, не успел отклониться, и кружка, пролетая в угол комнаты, обдала его горячим кофе.
Сергей зажмурился, отшатнулся, а Фрей петухом закричал:
— Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку!
И кинулся прочь из комнаты.
К счастью, Сергей не обжегся. Он открыл створку платяного шкафа и, зайдя за нее, достал чистую сорочку. Раздеваясь, он говорил:
— Ошибочно думать, что жизнь — это линия, подобная пологой волне. Будто человек растет, умнеет, а потом медленно или быстро катится под уклон, к смерти. На самом деле физиологически каждый из нас стремится к замкнутому кругу. Недаром народная мудрость придумала выражение: впасть в детство.
Сергей повесил мокрую сорочку на дверцу шкафа и принялся надевать другую. Лидочка его не видела, лишь порой над дверцей взлетал рукав сорочки или проплывала сухая рука старика.
— Я утверждаю, что старость — это неудачное повторение детства. Порой мне смешно глядеть по телевизору на древних аксакалов, которых сажают в первом ряду национального митинга как свидетельство коллективной политической мудрости. Чепуха! Лучше посадите там детский сад. Эти старики уже в молодости были самыми глупыми в ауле или кишлаке, а в зрелости стали ничтожествами — иначе бы им не укрыться от жестокой судьбы, не выжить. Они были серенькими и уцелели. А теперь в них не осталось ничего, кроме старческого чревоугодия и желания запретить все, что им недоступно.
Сергей выглянул из-за дверцы. Он застегивал сорочку.
— Если мы примем мой тезис как основание для гипотезы, — продолжал он, лукаво улыбаясь, — то любопытно поискать, нет ли реальных средств помочь человеку снова стать младенцем не только в частностях, но и в целом.
— Зачем? — спросила Лидочка.
— Во-первых, потому что это интересно. То есть научно. Во-вторых, это поможет бороться с некоторыми болезнями, например…
— Вы шутите! Признайтесь, что вы шутите.
— Разумеется, каждый биолог закричит, что это — чепуха! А я останусь при своем мнении.
— Но почему?
— Потому что такой феномен я планомерно искал несколько десятков лет, наблюдал и фиксировал.
— И в чем же он заключается?
— Как ни странно, я в самом деле нашел гормон, ответственный за этот процесс. Итак, я знаю, что явление существует, я знаю, чем оно вызвано, но, правда, мои возможности этим и ограничиваются…
— Кроме того, вы научились взглядом разгонять облака и заряжать воду в реке Волге, — съязвила Лидочка. Она не выносила шарлатанов, которых столько развелось вокруг, и сочла слова Сергея изысканной, но далеко зашедшей шуткой.
— К сожалению, я не шучу, — сказал Сергей, — но понимаю, что мое открытие опасно для человечества не менее, чем атомная бомба.
— Разумеется, — все еще не сдавалась Лидочка, — нет ничего опаснее, чем омолодить Ленина, чтобы он снова взялся за Октябрьскую революцию.
Лидочка ожидала, что Сергей наконец-то рассмеется, но натолкнулась на такой напряженный взгляд старика, что осеклась. И непроизвольно посмотрела на дверь, уверенная, что увидит Фрея, в котором давно уловила тревожащее сходство с Лениным.
В дверях никого не было. Издали донесся плач младенца, потом на фортепиано заиграли гамму.
Лидочка отвела взгляд. Под журнальным столиком лежала погремушка. Сергей закрыл шкаф. На нем была голубая сорочка. Он медленно, словно преодолевая сопротивление суставов, опустился на диван.
— Здесь перепутаны причина и следствие, — непонятно сказал он.
Почему-то для Лидочки было облегчением, что Сергей не стал признавать немыслимого тождества. Она была согласна выслушивать любые фантастические гипотезы, только бы самой не заглядывать за пределы здравого смысла.
— В этом нет никакой мистики, — сказал Сергей, — если не считать мистикой непознанные возможности наших тел. Подумайте: медицине известны многочисленные случаи мгновенного или почти мгновенного поседения. Помните? «Утром он проснулся седой как лунь». А что это означает? Организм, огорченный потерей или испытавший страх, дает приказ волосам потерять пигмент. И каждая из миллионов клеток избавляется от пигмента. Неужели это чудо физиологии вас не потрясает?
— От него до омоложения — громадная дистанция.
— Никакой дистанции! Механизм этого явления тождествен тому, что может замкнуть цепочку: рождение — младенчество — старость — младенчество, где второе младенчество заменяет собой смерть. Вы читали о том, как в Африке люди, проклятые колдуном, в ту же ночь умирали? Это явление аналогичного порядка: приказ мозга и мобилизация всех систем организма.
— Значит, можно приказать старческому телу: омолодись! — Лидочка вдруг поняла — ее собеседник безумен.
— И клетки его послушно и скоро изгонят из себя продукты старения, сделают сосуды вновь эластичными, глаза — зоркими, суставы — гибкими. А что в этом невозможного? — спросил Сергей.
— Только то, что этого не может быть. Жизнь необратима!
— Главное — поверить в очевидное, то есть видимое очами, а потом уже делать выводы. Когда я впервые, молодым врачом, столкнулся с этим феноменом, мне было еще труднее, чем вам. Но я поверил. И доказательства — в соседней комнате.
Лидочке показалось, что в глазах Сергея, как говорится, зажегся безумный огонь. Что теперь? Спасаться?
— Разные организмы в различных обстоятельствах обретают либо теряют такие способности. Все зависит от способности мозга повелевать функциями тела. А эти способности, как оказалось, безграничны. Моя же роль скромна. Я, зная, что и где искать, могу помочь телу.
Музыка за стеной оборвалась.
— Возьмем сына Евгении, — сказал Сергей. — Мальчику уже шестой год. Но он лежит в колыбельке. Физически ему меньше полугода.
— Вы хотите сказать, что проводите опыты над людьми? Я вам все равно не верю!
— Почему?
За дверью затопали.
— Он — чудовище! — закричал, как всегда останавливаясь в дверях, Фрей. — Вы читали роман Гюго «Человек, который смеется»? Компрачикосы! Вот именно! Кто дал вам право, чудовище, ставить эксперименты на людях?
— Вы ставили эксперименты над страной, Владимир Ильич, — ответил Сергей. — По какому праву вы делали это?
— Не смей! — замахал руками Фрей. — Забудь мое имя. Я не хочу, чтобы меня убили. Ищейки еще бегут по следу!
Казалось, что он отбивается от роя пчел.
— Я не убийца, — сказал Сергей. — Этот мальчик не может расти. С его болезнью дети не дотягивают до года. И конец. Я же удерживаю его в младенческом состоянии, ибо, как только его организм перешагнет через границу, соответствующую развитию годовалого ребенка, он умрет.
