Лев Соколов - Своя радуга

***

Огромно войско татрово-мунгальское. О том рассказывали еще приходившие на Русь бежцы, и половцы, и болгары, и иные. Рассказывали, и охали, и преувеличивали. И по простой человеческой привычке, и потому, что от мунгалов всякого страха натерпелись, а у него, у страха, как известно глаза велики. Потому и вырастало войско мунгальское в рассказах до вовсе уж невообразимого размера, который на деле и земля бы не снесла, да и не прокормила. Завирались бежцы. И все же…

Мунгальский стан удивлял. Раскинулись по земле шатры, дымились костры, перестукивали копытами лошади и дивные звери с горбатыми носами, волосатыми ногами, и кривой спиной. Посольский поезд ехал по стану под охраной специально выделенных тяжело вооруженных степных вершников. Стан все тянулся. И мунгальские воины, мимо которых проезжал поезд, подходили поближе, и гортанно вскрикивая, оживленно переговариваясь, глазели, обсуждали русских послов. А иные, просто провожали пустым взглядом, не иначе уже навидавшись всего в далеких краях. А иные… И стан тянулся, и тянулся. Межислав крутил головой, пытался прикинуть, сколько здесь войска, и сбивался. Велика сила мунгальская. И даже старые бояре, из тех что ходили когда-то в сборный русско-половецкий общий поход, который окончился под Калкой, говорили, что тогда наше соборное войско поменьше этого было…

Рязанский послов провезли насквозь, почти через весь стан, а место выделили у его края. Говорил князю Феодору его старый дядька Апоница: – неспроста нас везут через весь стан. Напрево хотят, что проняло нас видом силы мунгальской. Навторо, чтоб каждый раз опять приходилось ехать через всю ту силу к центру стана, когда примет нас Батый…

Но вот "навторо" то наступило нескоро. Рязанцам выделили место, огородили их от остального войска крепкой охраной, и… будто забыли. Мурыжит нас хаган Батый, переговаривались меж собой князья и бояре. Держит нас как грибы в кадке под спудом, место наше показывает, ждет чтоб дозрели… Хорошо если так, – замечали другие. Хуже, если не хочет нас принимать, пока не получит вестей… Каких вестей?.. Кто ж ведает?..

Тянулись дни. Межислав времени старался не терять, сам к мунгалам присматривался, приглядывался. Только много ли наглядишь, если выделенное послам место охраной обнесено, как частоколом? Куда ни пойди – уткнешься, мунгал дрогу преградит. Лицо пустое и неподвижное как небо без облаков. Ближе шагнешь, – за саблю хватается. Кричит что-то по-своему. Как закричит, вскорости появляется один из сторожевых наибольших. Тот наибольший и объясняет, что охрана поставлена по приказу хагана Бату, для безопасности самих высоких послов, дабы никто не уронил случайно их чести и достоинства. На хорошем русском языке все это объясняет мунгал, вот что Межислава из себя выводит. У нас в посольстве только один случайный человек с пятого на десятое по мунгальски лопочет, а у них сторож по-нашему как по укатанной дороге тараторит. Только что "чикает" да "шикает", будто его какой новогородец говору русскому учил. Не простой он сторож, понятно, и все же. Они нас, выходит, изучали, а мы про них узнать не удосужились…

Подошли на ругань с охраной Феодор с меньшими князьями, возмутились – мы здесь послы или пленники?.. Разрешили после того русским ходить по лагерю. За каждым охрана тенью идет, у мунгалов народа хватает. Ходи куда хочешь, все равно без языка толком ни с кем не поговоришь. А другая беда, что как видят мунгалы охрану за твоей спиной, так и сами говорить не хотят. И все же ходил Межислав, где мог – общался, что мог – примечал. Кони мунгальские породой хуже наших, по скаку медленней, ростом мельче; известно, у табунщиков овса нет, а на одной траве добрых конских статей не вырастишь. Молятся богам неодинаково. Те к небу руки обращают, а те на коленях лицо ладонями намывают несколько раз в день. Есть среди них много люда христианского, выходит, не все из них поганые. Но главный идол у них похоже в охраняемой большой телеге, перед батыевым шатром… Организованы отрядами из малых в большие. Есть как у нас десятники и сотские. Есть и тысяцкие, до которых мы только в больших походах людей назначаем. Главных отличить легко, и по повадке, и по богатству одежи. Да еще чем главнее воин, тем меньше стрел у него в колчане, мол, за него другие стреляют, а он только кажет куда. У больших начальников стрел совсем мало, и судя по отделке – древкам лакированным, да перьям цветастым – они вообще не для дела, а для узорочья. Интересно, так ли и в бой идут, или все же настоящими колчаны наполняют? Большая часть войска легка, при кожаных доспехах, а тои вовсе без них. Но есть у мунгалов и много вершных бронистицев, одетых железом не хуже наших бояр. На полог шатра наступать нельзя – обычай; коль наступил – оскорбление… К горбатому чудо-зверю спереди лучше близко не подходить – зело меток, скотина…

На седьмой день, принял Батый рязанских послов. Как вернулись князья и бояре в свои шатры, обсуждали. Принял Батый милостливо, через толмачей говорил слова ласковые. На пиру от разделанных баранов куском не обделил, дал от частей хороших, значит по степному чину честью не обидел. Подарки ценные жонке Батыевой по пригожеству пришлись. Сам Батый подарки принял ровно, а вот на коней добрых загорелся глазом, степь она и есть степь. По делам же, пока сговорились так: Пускают рязанцы на зимовку батыевы полки в землю Рязанскую, и дают им стан в междуречье польного и лесного Воронежу. Батый же обещался за то Рязанскую землю не воевать. Заводил Батый снова разговор о десятине и князьях. От тех разговоров Феодор Юрьевич откручивался. Земли мол, наши людьми обеднели, Суздальцы людей увели, да мор побил. А пошлем тебе своих людей в войско, великий хаган, что с нами за то потом другие княжества сделают? Ты как вольный сокол-шестикрыл летаешь, поворотишь обратно в степь, а нам-то здесь потом жить…

Так вроде уговорились. Но послов пока оставил Батый при себе. Феодор Юрьевич отправил отцу весть. Войско мунгальское снялось со стана и двинулось в рязанские земли, на место для зимовки. Поезд посольский ехал меж его шумных рядов. Встало войско мунгальское новым станом в русских землях, широко раскинулось.

***

Князь Володимирскийкнязю Рязанскому весть шлет.

"Брате Юрий, что за вести дошли до меня? Попустил ты мунгальское войско в землю рязанскую! Не боем а по сговору зашли полки мунгал на землю Русскую. Ведаешь ли, что творишь?..".

Шлет ответ рязанский князь.

"Брате и господине, Юрий Всеволодович. Не ты ли мне писал, чтобы задерживал я мунгалов как мог, пока ты сбираешь князей в единую силу? Если бы не пустил я мунгалов добром, они бы сами вошли в земли наши, встали где им надобно, разорили край, да обложили бы наши малые силы в городах, как барсуков в норах. Истинно, ныне все делаю по слову твоему. Морозы же все ближе, лед по рекам все крепче… Крепко ждем мы здесь помощи остальных земель русских. Послал я уж сам бояр своих ко князю Черниговскому, да тот пока никакого толкового ответа не дал. Пишет он мне, что тревожно ему отрывать свои полки от городов, потому что ходят до сих пор по границам другие орды мунгальские. Ты мне ответь князь мой, что со сбором полков русских?".

Снова шлет весть князь володимерский.

"Брате Юрий, собираю я силы. Да князья не хотят давать своих дружин. Держат их как рубашки у тел. Медленно дело спорится. Поспешаю как могу. Ты же не забывай свой долг от наименьшего к наибольшему, не сносись без меня с князем Черниговским! Я его сам вразумлю. Отпиши, как ведут себя мунгалы вокруг стана? Сильно ли разоряют окрестные селища?..".

***

Вот, на новом месте мугольский стан, и послы с ним на новом месте. Бегут дни, забирает землю во власть Морена-зима. Рязанские послы как могут трудятся. Заводят знакомство, раздают подарки, выведывают. Пустеют сундуки. Трудно с мунгальскими нарочитыми мужами. Ничего у них не делается без подарка. Берут охотно, обещают расплывчато, делают или нет, поди пойми… Межислав же по своему выведывает. Хоть и ходит за ним неусыпно охрана, и ей уже это надоело, по взглядам видно. И народ кой-где попривык, что он как кесарь со стражей вышагивает. Подойдет Межислав к мунгалу, на коня посмотрит, скажет – конь. И Мунгала спрашивает – как? Не стесняется повторить. Так узнает, вот как будет по-ихнему конь. А части его как будут? Вот стегно – как? Запоминает и это. Подбирает словцы и словечки как убогий у церкви милостыню, за каждую подачку благодарит сердечно, улыбается. Вот осень кончилась, зима началась. Межислав уже с пятого на десятое мунгальские слова знает, кое-как, с жестами да ужимками, может и перемолвится. Если бы еще не эти тенью ходящие, за спиной… Отловил в лагере отряд мордвы, что отдались под руку Батыя, а раньше были под рукой Юрия Всеволодовича Володимирского. Говорит мордва, – мунгалы сильнее чем про них думают. Не обычная орда с дикого поля. У обычной орды одна цель, налетеь-ограбить, добычу домой утащить. Эти же всю вселенную до последнего моря хотят покорить мунгальскому мечу. Говорят начальные мунгалов, при одном господине, при одном законе для всех, исчезнет в мире несправедливость. Тех кто не покорился, изничтожают а кто покорился с тех дань берут мягко. Тем страхом и лестию многие под них идут. Сами не стесняются новому учиться. Набрали мунгалы в дальней покоренной стране хитродельных мастеров, и те ладят им страшные осадные пороки – стенобои что с одного удара стену разносят! Камнеметы такие, что за один раз гору кидают! Теми машинами ловко научились города на щит брать. В войске мунгальском устройство крепкое. Какие войны струсят, и товарищей своих бросят – будь таких хоть полтысячи – всех без жалости казнят. Да, тяжело воевать с мунгалами…

Запорошило первым снегом, – гляди-ка! – приехали к мунгалам и володимирские послы. Поезд богатый, тоже много даров. Говорили с послами рязанскими, рядились, как теперь по чину быть. Володимирские приехали от князя наибольшего, стало быть им говорить…. Нет, не так, отвечают рязанцы, – послал нас князь рязанский с поручением, нам дело негоже посредине бросать, нам за него потом ответ держать. Значит сами и доделывать будем… Недовольными друг-другом остались послы. Батый же оба посольства принимал ласково. Володимерские послы вскоре уехали, а рязанских все домой не пускают…

***

Раз, вышел такой случай. Бродил Межислав с двумя князьями по лагерю, а тут на поляне между шатрами, мунгалы соперничество меж собой устроили. Выходят по двое на средину, и ну давай бороться. Другие мунгалы кругом стоят, смотрят, подбадривают-гикают, да смеются. Кто выходят, уговариваются, как драться будут, просто так, или на поясах. На поясах смешнее, потому что друг-друга могут только за концы пояса хватать. А если без поясов, так добрая борьба. Перед боем еще, бывает, сбрасывают с себя рубахи. Один сбросил, и другого подначивает, подбадривает – а ну, и ты давай! Мнется второй. Погода уже холодная. Ну а если не сбросишь, сопернику сподручней будет тебя за одежду хватать. Сбрасывает и второй. И, ну сцепились!

Подошел Межислав со спутниками поближе. Интересны ему ухватки мунгальские. Несколько поединков высмотрел. Есть конечно и среди мунгалов исполины-здоровяки, хотя в основном народ не дородный. А тут как раз один поединщик второго перевернул и так оземь хватил, что второй едва с земли собрался.
Победитель возьми да и помани Межислава. Что-то кричит, вокруг смеются. Межислав так по своему знанию языка понял, – подначивает. Надо постоять за русскую честь. Вышел Межислав вперед, а тень-стража мешать пытается. Ну объяснили ей князья да Межислав, как могли, что он простой воин, и никакой исход поединка посольства не испортит. Встал в круг. Мунгал стоит, смеется, нахальничает. Других мунгалов смешит. Смотрит на него Межислав – ражий мунгал, здоровый. Под кожей на каждом движении крепкие мышцы ходят переливчато, плечи широки. А над всем этим великолепием, голова глупая. Летов двадцать монголу, не больше, а то и тех нет. Едва усики себе отрастил, жидковатые. Молодоват. От того и слишком много огня, может, пройдет с возрастом…

Мунгал все лыбится, жестами показывает – как, мол, биться будем, на поясах, или без? Будем без, – показывает Межислав, сам думает – делать мне нечего, как тебя на шнурке таскать… Встали, с рубах разделись, руки растопырили, и сошлись медленно, улавливая момент. Вот рванулся вперед мунгал, клещом вцепился, ногой зацепить под колено сзади хотел. Шалишь… Сплелись, топчутся снег с земли летит, до грязи доходит. Тут Межислав момент выбрал, мунгала-то слегка рванул из равновесия, подхватил, перевернул, да бросил. Принимай мать сыра земля! Не я ударил, ты нахвальника охолонила. Вокруг ор!.. Мунгал крякнул, прочухался, головой помотал, вскочил. Закраснел так, что жидкие усы стали виднее. Как вихрь налетел на Межислава! Нет, горяч… Добрым воином будет летов через пять, если доживет… Развернул его Межислав аккуратненько, ножку подставил, – пошел мунгал перепахивать землю, прокладывать борозду. Вместо сохи мунгальский нос поработал. Снежок жидкий, так что до грязи допахал, и там заворочался. Вокруг орут пуще прежнего… Межислав подождал. Натешились, или нет?.. Встал мунгал, лицо от гнева что свекла, там где его из-под грязищи видно. Теперь уж не торопясь вперед пошел, с обдумкой. Сцепились они, и тут Межислав почувствовал, – силен мунгал, видать до того легкими победами расслабился, мальчишеству поддался. Сцепились они как два сохатых рогами в лесу в гон. Ни бросить ни повернуть один другого не могут, только землю ногами терзают. Тут Межислава земля и подвела, поехала нога, просел он нежданно. Тут же его мунгал окрутил на колени, мигом за спиной оказался, рукой шею обвил, второй сзади поджал. И почувствовал Межислав, что уже не для забавы душит его выю мунгал; – жмет на удушье, а то и на излом. Напряг все силы Межислав, не упасть главное, локтем сунул назад несколько раз, а потом смог мунгалову руку-змею за кулак взять, да один палец ухватить. Отжал его, а через него – и всю руку. Зарычал мунгал, чувствует, обломает ему сейчас Межислав перст, расстегнулось объятье. Выкрутился Межислав, прокувырнул через себя мунгала, сам хрипит, воздух хватает, в гневе лютом, заломил соперника на землю фирменной годунской ухваткой, колено в спину впер, сейчас голову оттянуть мунгалу назад хватким рывком, и хрустнет его хребет как старая ветка!.. А дохнул, раз, другой, Межислав, – чувствует, весь гнев в ветер ушел. Юнец мунгал, руки об него марать… пусть живет… Отпустил мунгала. Встал, отряхнулся, пошел к своей одежде. Руки понюхал, – пот для воина дело привычное, но вообще купаться почаще бы нужно мунгалу… Вокруг тихо. Оделся Межислав поскорее, и пошли они с князьями, от греха.

***

Вот как-то, князей и старших бояр посольских опять на пир в к Батыю пригласили. Межислав в шатре с остальными сидел, обсуждал, будут после пира новые новости, иль нет, и кто чего еще слышал? Тут полог одернулся, вошел тот самый мунгал – что главный сторож с чистой русской молвью, и Межислава за собой позвал. Подивился Межислав, с товарищами переглянулся, ничего не понимает. Однако, надо идти, раз зовут… Вышел за мунгалом. Тот махнул, – давай мой за мной, – и приудерживая саблю пошел быстро, только полы кафтана развиваются. Куда идем?.. Тебя в гости пригласили… Кто пригласил?.. Идем, увидишь… Удивляется Межислав, мешает любопытство с тревогою. Может, что интересное удастся узнать?

Дошли до большого шатра. Откинул полог сторож-мунгал, рукой внутрь показывает. Межислав не боится, мунгалов вокруг как прузи-саранчи, захотят – так и так укатают в колоду… Согнулся да внутрь вошел.

Как глаза к тусклому свету примаргались, видит – сидит в шатре на кошме одноглазый старик. Темный, жесткий, кряжистый как дуб. В лице из морщин сложенных, только война и видна. Рот замкнут плотно как ворота при осаде. Единственный глаз смотрит зорко, Межислава с ног до головы оглядывает. Перед стариком – чаша-миска без ручек, из таких в степи жажду утоляют. Оглянулся Межислав, у полога шатра внутри четыре воина как изваяния застыли. Глядят сумрачно в невидимое ничто. Сторож с русской молвью вслед за Межиславом в шатер вошел, встал по правую руку у старика.

Повел рукой старик перед собой – садись.
Старшему почет и уважение. Сел Межислав на непривычную кошму. Стольцев не придумано у табунщиков… Сел, дальше ждет.
Отверз свой рот старик, выкатил жесткое слово. Межислав и сам бы кое-что понял, но сторож и так переводит начисто, будто тенью ложит свои слова на слова старика.