За спиной его сухо треснул выстрел и сразу же – второй. Поручик резко обернулся и, даже не прижав толком приклад к плечу, чуть ли не от живота, ударил по мохнатой ракете, несущейся в облаке снежной пыли на растерявшегося старика. И охнул от боли в вывихнутом плече – отдача-то у четырехлинейной «пушки» была еще та…
Но и этого, почти неприцельного выстрела оказалось достаточно: не достигшего цели кабана волчком крутануло на месте и опрокинуло в снег. Здоровенный зверюга дернул несколько раз в воздухе тонкими, по сравнению с массивным телом, ногами, копыта судорожно разжались и сжались, словно створки раковин, а длинное щетинистое рыло вытянулось, едва не коснувшись мехового сапога старого князя. С хозяином леса было покончено.
– Вы целы, дядюшка? – кинулся к остолбеневшему Вельяминову поручик, бросив карабин в снег (выбитая из плеча рука болела неимоверно). – Не задело вас?
– Цел я, племянничек, цел, – выдохнул, выходя из ступора, Платон Сергеевич и присел на вывороченное корневище, до этого служившее ему «креслом». Руки его теперь по-настоящему ходили ходуном, монументальный нос побелел, и на нем ясно, будто прорисованные, проступили синеватые склеротические жилки. – А вот ты молодцом… В самом деле везунчик… Как это ты умудрился? Я два раза дал – клочья шкуры летят, а он прет, как танк… Будто заговоренный… Третий-то раз я бы и не успел – вон клыки какие! Чисто бивни! – указал трясущимся пальцем старый князь на торчащие из окровавленной пасти длинные и острые как бритва желтые клыки. – Так бы и вспорол от паха до грудины… Ну, думаю, Платоша, отбегал ты по белу свету… Ты это, племянничек… Кровь бы ему надо спустить, а то мясо потом горчить будет. Ножик-то у тебя есть?
Но Дмитрий уже, присев над теплой еще тушей, точным движением острейшего, словно хирургический скальпель, охотничьего ножа полоснул по горлу поверженного зверя, выпуская на волю дымящуюся темную кровь. Действовать левой рукой было неловко, но показать перед стариком свою немощь – невозможно.
– Молодцом, – похвалил старик, уже держа наготове два стаканчика с коньяком. – С полем, Митя! – И добавил минуту спустя: – Так и быть, племянник, – возьму я все-таки грех на душу. И без того там грехов этих – не счесть и не замолить… Да ведь мне за них ответ перед Господом нашим так и так держать. Одним больше – одним меньше… Порадуй друга. Только чего уж там радоваться-то…
Алое пятно кабаньей крови, медленно пропитывающее снег вокруг туши, почти добралось до ног охотников, но не осилило, бледнея и застывая на глазах, какую-то пару вершков…
Саша медленно брел по набережной Москвы-реки, с любопытством озирая раскинувшуюся вокруг Первопрестольную. В Москве он, конечно, бывал, но все это было так давно… Теперь же, в свой первый самостоятельный визит во вторую столицу Империи, все ему виделось другим. Может быть, потому, что он был уже не тем восторженным подростком, как раньше?
Против ожиданий, дорога «на войну» оказалась не столь простой, как он ожидал, – мало того, что путь в Афганистан лежал странным зигзагом – через Москву и далекий Ашгабат, – нестыковки начались буквально сразу… Кто бы мог подумать, что транспортно-пассажирские рейсы в Туркестан настолько редки и к тому же зависят от каких-то загадочных «прибытий груза». А он-то, после всех бюрократических проволочек и треволнений прощания с близкими, думал, что все трудности уже позади, собирался к вечеру уже представиться новому командиру…
Но худа без добра не бывает, и образовавшееся до отлета «окно» юный поручик (перевод в армию автоматически повысил его в чине) решил посвятить изучению Москвы. Тем более что спонтанное решение поехать к черту на кулички, сперва принятое по единственной причине – как более разумная и пристойная альтернатива пуле в висок, – по зрелом размышлении обросло иными доводами и резонами.
Нет, Александр по-прежнему был уверен, что вражеская пуля или клинок его не минует, и уже в первом бою, покрыв себя славой, он падет смертью храбрых. А та, для кого и предназначалось все это, узнав о безвременной смерти поручика, смахнет слезу. Но… К примеру, тот же Лермонтов. Да, он тоже погиб, правда, не в бою, а на дуэли, но не в этом дело. Он прославил себя навеки.
Поэтому еще в Санкт-Петербурге, в магазине «Мюр и Мерилиз» была приобретена толстая тетрадь в прочном клеенчатом переплете, которой предстояло стать дневником нового первопроходца. И зародыш этого дневника, призванного обессмертить имя Бежецкого, уже имел место! Целых три страницы красивым убористым почерком! Дальше дело пока не пошло – не будешь же посвящать потомков в бюрократические тонкости перевода из гвардии в армию, заставлять их читать подробности о пересчете жалованья, выправке дорожного литера, пошиве мундира… Это мелко и недостойно Истории. А возвышенного, увы, пока было маловато.
Снежок приятно поскрипывал под подошвами ботинок (дворники здесь, во второй столице, оказались лентяями – не чета питерским), неяркое зимнее солнышко играло на куполах Ивана Великого и золотых орлах Кремля. Открывающийся вид просился на открытку. Чем, собственно, и пользовались иностранцы, отличающиеся от москвичей странноватой одежкой и не нашими манерами.
– О, руссиш официр! – К Саше кинулась пожилая пара в каких-то невообразимых расцветок дутых куртках и смешных панамках на головах – это при русском-то ядреном морозце. – Кенен зи битте… Э-э-э, – в затруднении почесал затылок немец. – Фото… Фото махэн!
Тут уж не нужно было иметь за плечами институт иностранных языков, чтобы уяснить очевидное. Александр улыбнулся радостно закивавшим, будто китайские болванчики, старикам, осторожно вынул из трясущихся рук дамы фотоаппарат с огромным объективом и сделал несколько снимков: немцы на фоне Кремля, немцы на фоне реки, опять Кремль, но в других позах…
– Данке шён! Нохайнмаль фото? На па… мять… – с трудом выговорил турист, указывая на место рядом с супругой, но поручик поспешил откланяться.
Эта встреча с путешественниками не стала для Бежецкого лишь забавной сценкой: ловя в объектив радостные морщинистые физиономии на фоне храма Христа Спасителя, он с раскаянием подумал, что так и не собрался до отъезда сходить в церковь, помолиться, исповедоваться на всякий случай… А все его несобранность: откладывал на потом, собираясь отдать дань вере в родной церкви Бежецких, расположенной на территории имения, да не получилось – настоятеля, отца Варсонофия, вызвали куда-то по неотложным делам, а задерживаться Саша не мог… Зато ничего не мешало это сделать немедленно.
Перейдя реку по Никольскому мосту, молодой человек поднялся по ступеням, ведущим к храму. Только не в главный, «парадный» зал, а в скромную Георгиевскую церковь, расположенную в основании здания. Несколько лет назад он уже бывал там вместе с отцом и до сих пор помнил низкие, какие-то уютные своды, навевающие мысли о старинных боярских теремах, запах воска и ладана. Почему-то сейчас, перед дальним и опасным путешествием, ему захотелось пообщаться с Господом именно так, приватно, а не чувствуя себя крошечной букашкой…
Бросив серебряный гривенник в церковную кружку, Саша взял тонкую желтую свечку и прошел, стараясь не слишком стучать каблуками, внутрь…
* * *
– Извините, у вас не занято?
Средних лет человечек, одетый в темное пальто и котелок, указывал пальцем на пустующее рядом с Сашиным кресло. Народу в зале ожидания аэропорта было немного, и пустых мест – предостаточно, но что же делать, если человеку приспичило сесть именно сюда?
– Не занято. Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо ответил юноша, собираясь снова прикрыть глаза и задремать.
Рейс в очередной раз отложили, видимо, загадочный «груз» так и не прибыл, но время было позднее, и хлебать киселя двадцать верст до Москвы на попутке или такси не только не имело смысла, но и не хотелось физически. По дороге из Санкт-Петербурга Саша так и не сомкнул глаз, взбудораженный грядущим, а теперь молодой здоровый организм брал свое. Да и не любитель был он, если честно, «ночной жизни».
– Куда направляетесь, коли не секрет? – прожурчал с соседнего кресла вкрадчивый голосок. – Уж не в Афганское ли королевство, часом?
– А вы откуда знаете? – Сон как рукой сняло: вот еще не хватало, чтобы сосед оказался каким-нибудь шпионом, как в дешевых телевизионных детективах.
– Как же не знать? – дробненько захихикал человечек. – Когда отсюда почитай половина туда едет. Гонят вашего брата, молодой человек, на убой ни за грош. Туда – молодых и здоровых, кровь с молоком, а обратно – если и не в ящике железном, то о трех ногах. Если вообще с ногами.
Бежецкий внезапно ощутил болезненный укол в сердце: собираясь пасть геройской смертью в первом же бою, он как-то не подумал, что в сражениях бывают не только невредимые и убитые, но и раненые. И нередко – так тяжело, что потом остаются калеками на всю жизнь. В голову сами собой полезли страшные картинки: безногие нищие, униженно просящие копеечку на церковной паперти, одноглазый и обезображенный ужасным шрамом ротмистр Калганов, ведший в училище тактику, однорукий инвалид Федотыч, служивший привратником в соседнем имении…
