На пятый день оставили каструм и двумя легионами пошли к переправе через реку Арар. К тому времени седьмой, восьмой и девятый легионы соорудили плавучий мост и по нему переправились на противоположный берег, оставив нам свой каструм. Одиннадцатый легион только переночевал в нем и на следующее утро переправился через Арар. Лошади преодолели реку вплавь, потому что боялись идти по качающемуся мосту. Километрах в пятнадцати от реки нас ждал каструм, утром оставленный девятым легионом. На следующий день мы оставили этот каструм двенадцатому легиону, а сам отмахали километров двадцать пять и заночевали в следующем.
Так продолжалось две недели. Все это время мы шли по следам гельветов, мимо вытоптанных полей, сожженных деревень… После разгрома тигуринов наши враги не рвались в бой, предпочитая отыгрываться на мирных эдуях. Как я слышал, седьмой легион отделяли от арьергарда гельветов всего километров восемь-десять. Гельветы даже предлагали мировую, присылали на переговоры одного из своих вождей, но Гай Юлий Цезарь был тверд: или они возвращаются на свои исконные земли, или будут уничтожены.
К тому времени в снабжении армии начались перебои. Моя турма иногда брала в счет жалованья бобы, муку, оливковое масло, но на вторую неделю стали получать отказы. И маркитанты почти все отправились пополнять запасы, а у тех, что остались, цены взлетели втрое. Должны были эдуи, конница которых следовала за двенадцатым легионом, привезти муку, однако не спешили это делать. Как догадываюсь, Думнорикс был уверен, что римляне проиграют, и зерно пригодится, чтобы откупиться от победителей.
Видимо, из-за этого Гай Юлий Цезарь остановил армию, подождал, когда подтянутся два новых легиона и еще один старый, десятый, догнавший нас, которые расположились в отдельном каструме километрах в трех от главного. Сразу после прибытия двенадцатого легиона командующий созвал на совещание старших офицеров, включая Думнорикса, его брата Дивитиака и Лиска, избранного на год вергобретом (главным правителем) эдуев. Поскольку моя турма, за неимением в легионе других, сопровождала легата Децима Юния Брута Альбина на это мероприятие, я был в курсе того, что на нем решили. Выбор был не богатый: идти голодными за гельветами или отправиться в Бибракту, пополнить запасы и после этого возобновить преследование врага. Все, за исключением Думнорикса, высказались за второй вариант.
На следующее утро римская армия в полном составе отправилась в Бибракту. Только моя турма отправилась по следам гельветов. Я сказал легату, что хочу разведать, где находятся враги. На самом деле собирался найти и уничтожить небольшой отряд, разжиться трофеями, чтобы было, на что покупать еду у маркитантов. Есть одно мясо, добытое охотой, стало грустно.
Скакали, как обычно, с выдвинутым вперед дозором из пяти всадников, которым командовал, как самый наблюдательный, командир третьей декурии Дуфф. Он и заметил первым отряд, скакавший нам навстречу.
— Это наши. Тот самый отряд, что мы встречали перед нападением на тигуринов, — доложил Дуфф и сразу предложил: — Надо наказать этих предателей!
Конечно, надо. Вот только продать трофеи не сможем. Обязательно кто-нибудь увидит и узнает лошадей или доспехи. К тому же, лучше, если Думнорикс и дальше будет думать, что никто не знает о его контактах с гельветами.
— Нет, пусть скачут, — решил я. — Наказание за предательство все равно настигнет их, если не от людей, так от богов.
Да, это был тот самый посланник Думнорикса, которого мы встречали раньше. Скакали они рысью, спешили. Мер предосторожности никаких не предпринимали. Да и зачем?! Для них свои обе стороны конфликта. При желании мы бы перебили предателей в два счета, но только проводили их взглядами, после чего поехали дальше.
Передовой разъезд гельветов мы заметили раньше, чем он нас. Восемь всадников скакали трусцой навстречу. Наверное, их послали посмотреть, что там делают римляне, проверить слова посланца Думнорикса. Мы успели спрятать лошадей и занять позиции возле дороги. Впереди ехал всадник с очень длинной рыжей бородой, завитой, наверное, потому что лежала на кольчуге красивыми волнами. На голове у него был бронзовый шлем с навершием в виде черного ворона. Щит и длинное копье закреплены сзади на крупе серого в «яблоках» жеребца. Моя стрела угодила ему в бороду, вдавив ее в рану. Теперь гельвет не смог бы откинуть голову назад, даже если бы захотел. Такого желания у него не появилось. Наоборот, он наклонил голову, то ли подчиняясь натяжению бороды, то ли, чтобы посмотреть, что это пробило его кольчугу и грудину и сделало очень больно. Пока он занимался этим, я завалил двоих его соплеменников. К тому времени мои подчиненные убили дротиками еще четверых врагов. Скакавший последним юноша лет семнадцати, облаченный в кожаные доспехи, собрался было развернуть коня и дать деру, но на дорогу позади него вышли Кон и два бойца из его декурии и выставили копья, готовые встретить вражеского всадника.
— Сдавайся! — крикнул командир второй декурии. — Зачем тебе погибать таким молодым?!
Видимо, юный гельвет не знал ответ на этот вопрос, поэтому предпочел сдаться. С него стянули доспехи, связали руки, после чего подвели ко мне.
— Зачем к вам приезжал посланник от Думнорикса? — спросил я, а Кон перевел.
Задал этот вопрос, чтобы проверить, будет ли пленный отвечать правду или начнет хитрить.
— Сказал, что римляне узнали, как много нас, испугались и побежали к Бибракте, чтобы спрятаться там, — ответил гельвет и добавил с вызовом: — Все равно мы их догоним и разобьем!
— Он сказал, что римляне испугались?! — удивившись, переспросил я.
— Да, так и сказал, — подтвердил он.
Значит, Думнорикс хитрее, чем я думал.
— А где сейчас ваша армия? — поинтересовался я.
— Идет за нами, скоро будет здесь, а потом догонит римлян и уничтожит их всех! — стараясь казаться грозным, сообщил пленный, связанные руки которого придавали его словам особый смысл.
К тому времени мои подчиненные собрали трофеи, оттащили трупы в яму метрах в тридцати от дороги и закидали их камнями. Вонять начнут завтра к вечеру. К тому времени, если их найдут, уже будет не важно, что погибли, а не исчезли бесследно.
— Веди отряд трусцой в обратную сторону, а я с Дуффом поеду посмотрю, где гельветы и что делают, а потом догоним вас, — приказал я Кону.
Гельветскую армию мы увидели с вершины холма. Толстой и, казалось, бесконечной змеей она тянулась по дороге через долину мимо сожженной эдуйской деревушки. Воины шли вперемешку с женами и старшими детьми. Младшие ехали на арбах, нагруженных с верхом. Гельветы путешествовали с собственными запасами зерна, заготовленными за два предыдущих года, что не мешало им грабить эдуев, выгребая всё подчистую.
Опережая двенадцатый легион, я сообщил его легату Квинту Титурию Сабину, что гельветы преследуют римскую армию, отставая километров на пятнадцать. Мое сообщение очень удивило его.
— Ты не ошибся?! — задал легат вопрос, глядя на меня так, будто перед ним глупый шутник.
— Можешь спросить у пленного гельвета, — показав отогнутым большим пальцем себе за спину, сказал я в ответ, — но поспеши, потому что везу его к командующему армией.
Квинт Титурий Сабин допрашивать пленного не стал. Скорее всего, потому, что не имел переводчика. Он производил впечатление человека, который не верит никому, даже иногда самому себе.
Децим Юний Брут Альбин, выслушав мое сообщение, поморщился, словно его оторвали от приятного времяпровождения, после чего произнес философски:
— Когда-нибудь придется сразиться с гельветами, так что, чем раньше, тем лучше.
Легатов остальных легионов я не беспокоил неприятным известием, предоставив это сделать Гаю Юлию Цезарю. У него получится убедительнее. К командующему армией пробился не сразу. Он ехал на буланом жеребце в окружении большого числа молодых оболтусов из патрицианских семей, которые якобы перенимали опыт, а на самом деле пьянствовали и интриговали, пытаясь заручиться его поддержкой, получить рекомендации, вернуться домой, занять нехлопотный и денежный пост в Риме и провести остальную жизнь в неге и роскоши. Буланая масть сейчас не в моде у римлян, но жеребец этот особенный. У него копыта расщепленные, как бы состоящие из пальцев. Когда обнаружился этот изъян, позвали толкователя. Тот торжественно объявил, что хозяин этого коня будет править миром. Гай Юлий Цезарь узнал об этом и купил бракованного жеребенка за сумасшедшие деньги. За сколько точно, я так и не узнал, потому что каждый рассказчик называл свою сумму, у кого с какой начинались бешенные деньги.
