помнишь тренировки? Как спарринговали? А как в соревнованиях участвовали?» — спросил внутренний голос.
«Не очень-то тренировки помогли, — вздохнул я. — Одного бы я уделал, но их же десять человек было! Кто знал, что француз в кустиках засел?!»
«Не повезло, — сказал внутренний голос. — А помнишь, как на Лехин день рождения нажрались?»
«Не вспоминай лучше», — ностальгически вздохнул я, пытаясь почесаться.
«А как Катьку первый раз трахали?»
«Это было нечто.»
«Родители без тебя тосковать будут, — заметил голос. — Тяжело им, старикам, придется!»
Я загрустил.
«И Катька тоже расстроится…»
Я задумался о том, расстроится ли Катька, узнав о моей гибели. Впрочем, каким образом узнает? Труп Катьке на руки не сдадут — закопают здесь, в 1812 году. Так что ничего Катька не узнает. Ключи от квартиры у нее имеются. Наверное, подумает, что пропал без вести. Через пару месяцев заявит в полицию, но полиция моего тела не найдет. Еще одна бесследно пропавшая жертва.
«Мне тоже страшно», — признался внутренний голос.
«Тебе-то за что страшно?»
«Мне — за все человечество.»
Да, человечеству тоже не поздоровится, кстати. С моей гибелью его шансы на спасение безнадежно уменьшатся. Быть вселенной демонтированной!
«А если, — спросил я свой внутренний голос, — объяснить французам тонкость ситуации? Типа, у меня специальное задание, направленное на спасение человечества, тогда меня не казнят, как думаешь?»
«Французы по-русски не разговаривают.»
«Коллаборационист переведет.»
«Чтобы позвать коллаборациониста, — рассудил внутренний голос, — нужно говорить по-французски. А ты не говоришь.»
Эх, почему я только по-английски спикаю, а по-французски ни хрена?!
«К тому же, — продолжил внутренний голос, — коллаборационист в любом случае не поможет. Тебя так и так расстреляют. Ты же на французского солдата напал — там, возле кустика!»
«Ничего я не нападал! — возмутился я. — Я бежал из плена, а это француз сидел там посрать. Откуда мне было знать?! Знал бы, обежал через другой кустик, там поблизости еще один был.»
«Поздно, — резюмировал внутренний голос веско. — Теперь тебе точно капец. Лежишь ты в сарае, связанный, и дожидаешься своей погибели. И ничего не можешь сделать, потому что на любую подобную ситуевину имеется исторический материализм.»
«При чем здесь исторический материализм?» — изумился я.
«Ни при чем, просто к слову пришлось.»
Мы еще немного полежали, в ожидании.
Хотя связанные руки начинали затекать, сено казалось мне уже мягким, а не колючим. Вообще, если бы не предстоящий расстрел, все было бы хорошо, даже отлично. Расстрел все портил: мешал мне сосредоточиться на выполнении основной задачи — устранении протечки во времени.
За дощатой стеной загремели выстрелы. Я завертел головой, но видно ничего не было. Или это расстреливают кого-то еще — например, моего предшественника по печальной очереди? Но нет. Судя по крикам, раздававшимся снаружи, произошло что-то непредвиденное.
Выстрелы раздавались все чаще и чаще. Крики сделались совсем отчаянными, зато начали отдаляться, сменившись другими — торжествующими. Причем, как мне показалось, орали уже по-русски.
«Буденный подоспел вовремя», — сообщил внутренний голос.
Я с радостью с ним согласился.
В этот момент дверь сарая отворилась, и в проеме возник долгожданный спаситель, в холщовой рубахе и с вилами в руке.
— Есть кто? — крикнул человек с вилами.
— Есть, есть! — заорал я.
— Русский?
— Русский!
— Выходи на свободу!
И человек с вилами растворился в воздухе, оставив двери открытыми.
Тем не менее я был опутан веревками с ног до головы и не мог сделаться свободным без посторонней помощи. Пришлось ползти к выходу, наподобие червяка, сначала подтягивающего к себе нижнюю половину туловища, затем изгибающегося и выбрасывающего вперед переднюю половину.
По улице пробегали люди в военной форме и с оружием, не обращая на меня никакого внимания. Их мундиры были неотличимы от французских, но общались люди на чистом русском — такое ни с каким французским не спутаешь.
— Помогите! — заорал я, извиваясь. — Развяжите, черт бы вас побрал!
Кто-то с саблей в руке перерезал веревки.
— Спасибо, камрад, — поблагодарил я, сдирая с себя последние веревочные узлы.
— Бей французов! — крикнул камрад.
— Мочи их! — поддержал я.
Меня обуял бес уничтожения, и я, как был, с голыми руками — впрочем, вру, выломав из ближайшей ограды кол, — кинулся в гущу битвы. Которая, впрочем, заканчивалась. Французы бежали из деревни, оставив на земле несколько трупов в цветных мундирах. Из домов, испуганно озираясь, уже выходили бабы. Неподалеку замычала корова. Жизнь возвращалось в мирное русло, и только расхаживающие повсюду солдаты давали понять: не все еще спокойно в земной юдоли, военная година продолжается.
Ко мне подошел военный — бравый усач, красавец, наверняка гусар. Так оно и оказалось впоследствии.
— Кто таков?
— Русский, — ответил я с блаженной улыбкой, опираясь на выдернутый из забора кол, как совсем недавно французы на свои ружья.
— Вижу, что русский. Чем занимаешься?
— Менеджер, — признался я, испытывая к собеседнику полное доверие.
— Французов ненавидишь?
— Всей душой!
— А я майор Зимин. Пошли с нами, будем французов бить.
Так я оказался в действующем партизанском соединении.
Я, на следующий день
Раньше я думал, что во время войны 1812 года партизанские отряды возникли зимой, после взятия Москвы. Но оказалось, что я заблуждаюсь. Партизанские отряды возникли намного раньше. Более того, они существовали всегда: любое гусарское соединение, по сути, представляло собой большой партизанский отряд, со всей вытекающей отсюда вольницей.
Когда я попал в отряд гусарского майора Зимина, то сразу опешил.
Отряд занимал целую дворянскую усадьбу. Хозяев в усадьбе видно не было — вернее, они ходили такие зашуганные, что никто их не замечал, — а гусаров имелось великое множество. Все гусары были одинаково усатыми и улыбчивыми. Сначала мне показалось, что это клоны, но, присмотревшись, я понял, что ошибаюсь. Это были не клоны — это были гусары.
Гусары в основном пили и в основном шампанское. Почти каждый проходящий мимо меня гусар держал в руке бутылку с шампанским, либо обтирая другой рукой только что намоченные в шампанском усы, либо непосредственно приложив бутылку с шампанским ко рту. Некоторые гусары дрались на дуэли. То тут, то там, возбужденные голоса, типа:
— Я с двадцати шагов попадаю в полушку.
— А я с тридцати шагов.
— А я с сорока шагов с завязанными глазами.
Затем слышались громкие выстрелы, сопровождаемые не менее громким смехом:
— А говорил, с завязанными глазами!
Еще в усадьбе было много ветреных, при этом патриотично настроенных женщин. Все они одинаково хихикали при виде мужчин, а поскольку мужчин в усадьбе было много, хихикали женщины постоянно. Некоторые из женщин регулярно начинали петь. При этом они вскакивали на стол, задирая юбки, чтобы высунуть из-под них ноги в чулках: если не
