class="p1">Реку в черте города перегородили плотиной для каких-то хозяйственных нужд, и она разлилась подобно озеру. К июлю вода зацветёт, заполняясь мелкими и противными водорослями, но сейчас выглядит ещё прилично.
Прямо перед нами приземистый корпус прибрежного ресторана с гордым названием «Крейсер». Открытая веранда действительно немного напоминает палубу. Справа от него располагается яхт-клуб. Путь перегорожен ржавым шлагбаумом с висящим на нём знаком «Въезд воспрещён».
Мы с Кэт перешагиваем через него и идём по хорошо накатанному просёлку.
— Нас не турнут? — уточняю.
— Мы с отцом тут каждые выходные катаемся, — машет ладошкой Кэт, — не переживай.
Дорожка неожиданно выныривает к небольшой пристани. Возле деревянного пирса качаются яхты. Немного, всего восемь штук. Не Черноморское побережье, конечно, но выглядят симпатично. Белые корпуса с тщательно нарисованными синими цыфрами, тонкие, уходящие в небо мачты. Чувствую, как внутри начинают шевелиться идеи.
Сегодня я не планировал ничего серьёзного, рассчитывая просто «пристреляться», а заодно зацепить Кэт на крючок любопытства. Но мозг любого художника работает отдельно от тела в каком-то особом автономном режиме. Он сам создаёт образы, которые требуют воплощения.
«Пограничный Господь стучит ко мне в дверь», — пел про это Гребенщиков. Нет, ещё не пел, споёт года через четыре, хотя возможно уже сочинил.
Стройная и худая фигура Кэт покачивается при ходьбе как мачты.
— Разувайся, — говорю.
— А тебе не больно? — спрашивает она с фальшивым сочувствием.
Ей очень хочется, чтобы я сказал «не больно».
— Мне нормально, — вынимаю из рюкзака камеру. — Разувайся.
— А давай, я встану вот так…
— Кэт, — говорю, — давай ты посмотришь, что сегодня получится. А на следующей съёмке сама решишь, командовать или слушаться.
Бинты немного мешают настройке, но не критично. Хорошо, что замотана левая рука.
У Кэт большие ступни и она этого немного стесняется. Глупая, это придаёт её фигуре ту самую ранимую, чуть детскую неуклюжесть, от которой мир моды млел все семидесятые.
Сам я предпочитаю другой типаж, более спортивный и позитивный, но в кадре Кэт очень хороша. Она идёт по неровным, чуть выщербленным доскам пирса. Гротескно высокая и тонкая фигура на фоне рвущихся к небу мачт.
— Голову вниз… коснись рукой борта… подними подбородок… Это платье тебя уродует, — злюсь я.
Кэт словно ждёт этой фразы. Она разворачивается и стягивает платье через голову, оставаясь в крохотном купальнике. Только трусики и лифчик чёрного цвета. Явно забугорного происхождения. Модельера любого советского швейного предприятия за такое изделие сняли бы с работы, предварительно выгнав из партии.
Грудь у Кэт небольшая, бёдра узковаты, зато сами ноги длиннющие и безупречной формы.
— Так лучше? — хлопает она ресницами.
— Вот ты где! — доносится со стороны тропинки, — а я то тебя везде ищу. Ты, вроде с отцом собиралась встречаться?
Сначала мне кажется, что это всё подстава. Пришьют сейчас какую-нибудь аморалку с полуголой девицей, и баста. Не рыпайся, Алик. Но тут я понимаю, что это всего лишь Джон.
Кэт подходит ко мне, расслабленно, словно напоказ, и когда оказывается рядом, впивается в мои губы поцелуем.
Всё-таки подстава, но другого характера. Сразу становится понятна и настойчивость Кэт, и лёгкость с которой она сняла платье. Везёт тебе, Алик, на приключения.
— Где же твой отец? — Джон дурашливо оглядывается, — Пётр Михайлович, где же вы?
— А он ушёл, — мурлычет Кэт, не отлипая от меня, — нам без него интереснее.
Джон уже издалека начинает махать руками, накручивая себя для ссоры. В нормальном состоянии, он бы меня не волновал. Опыт показывает, что вломить ему я смогу и один на один. Но сейчас я, мягко говоря, не в форме. И это уже настоящая подстава.
— Так ты что, его уже познакомила со своим новым приятелем? — Джон тычет в мою сторону пальцем. — Он в восторге?
— Завидуешь? — Кэт разворачивается во всей своей красе, — тебя-то он и на порог не пускает.
— Где уж там! — кривляется парень, — любой сраный навозник лучше меня будет. Нашла себе пару по достоинству!
Заметно, что в этой ситуации они ругаются друг с другом, но оба пытаются сделать крайним меня. Для Джона я — коварный соблазнитель, который мешает их идиллии, для Кэт — повод заставить парня поревновать. И там, и там статист.
Но каков мудак. Видит мою перевязанную руку, и понимает, что на обострение я не пойду. Вот и резвится. Ну ничего, я умею делать больно и по-другому.
— Джон, — говорю, — может, я чего не так понял, может тут любовь-морковь у вас. Я с Кэт решил замутить, потому что решил, что она свободная.
— С чего это? — удивляется Кэт.
Для той сам факт, что мы решили «замутить» в новинку. Она только Джона позлить хотела, и моя инициатива ей удивительна. Постою декорацией, пока они эмоции выплеснут, а потом уйдут под ручку.
— Ну нельзя же двух девушек разом ревновать, — развожу руками, — за двоими бегать — надвое порвёшься.
— Врёшь! — кричит Джон, так что жила на шее надувается.
— Это ты про кого? — с Кэт разом слетает вальяжность, — про эту белобрысую сучку⁈
— Да она только подвезла этого колхозника! — выкручивается Джон, — Он сам к ней липнуть стал.
— Прости, чувак, — говорю, — я тогда и подумал, что вы с Кэт просто приятели, и она за тебя, дурака тревожится, чтобы ты во всякий криминал не лез.
— Мы случайно встретились!
— И ключи от её флэта у тебя тоже случайно оказались? — добиваю я Джона.
До раньше я молчал об этом из какой-то глупой мужской солидарности. Ну, совершил человек ошибку, сделал из неё выводы — с кем не бывает. Но Джон, похоже, случай необучаемый.
— Врёшь! — повторяется он.
— Кэт, у него после той встречи, когда я кассеты вернул, шишка на голове была? — спрашиваю, — слева, примерно над глазом?
— Была, — кивает она, — он говорил, что на лестнице споткнулся.
— Это я его. Пепельницей. Тяжёлой такой, стеклянной, — говорю, — блондинка отравила, а этот пришёл обобрать. Сомневаюсь, что ты была у неё дома, но она на журнальном столике стояла.
— Была, — отвечает Кэт, при этом не сводя взгляда с Джона, — стояла.
— Да он звиздит, как Троцки й!
— Уходи, — устало говорит Кэт, — просто уйди отсюда, не могу тебя видеть.
— Ты… — Джон сгребает в кулак воротник моей рубашки, — я тебя, размажу…
— Кэт, подержи камеру, — прошу, — казённая вещь, жалко.
— Джон, прекрати! — уже злится девушка, — я сказала тебе, уходи!
Джон бьёт первым. Подло, снизу левой в корпус. Меня скручивает от боли, но рванувшись, я разрываю дистанцию. Второй удар, по-колхозному размашистый проходит мимо.
— Не смей! — кричит Кэт, но её никто не слушает.
Да что ж такое, прямо дежавю. Второй раз меня ревнивые кавалеры побить пытаются. Только бы Кэт между нами не лезла. Хотя дела и так хреново.
От резкого рывка и удара ноги становятся ватными, а
