короткий срок, они оценили его, сроднились с ним, искренно его полюбили, беспрекословно ему подчинялись, глубоко веря, что Денисов выведет их победителями и из самого тяжелого положения.
Ведя казаков от победы к победе, Денисов освободил с ними столицу Дона и затем вскоре встал во главе Донской армии. Понемногу ядро обрастало мясом: из станиц, лежащих по пути, к нему бежали добровольцы, кто с кинжалом, кто с дедовской саблей, а кто и просто с мотыгой или дубиной. И здесь не щадя сил и здоровья, не заботясь о личных удобствах жизни , он бескорыстно всецело отдался делу борьбы с большевиками и восстановлению порядка в Донском крае. Так генерал Денисов с женой и двумя детьми ютился в двух комнатах, хотя при желании мог реквизировать для себя любой особняк в городе, что обычно практиковалось в Добровольческой армии лицами, занимавшими несравнимо меньшее положение, чем он.
Работая неустанно сам, Денисов беспощадно карал лентяев и паразитов, нисколько не считаясь с их настоящим положением или заслугами прошлого, чем, конечно, нажил себе множество врагов. Без лукавства и хитрости, даже и в тех случаях, когда безусловно требовалось быть дипломатом -- он действовал решительно и прямолинейно и тем самым только увеличивал число своих недоброжелателей. Но Атаман любил Денисова. Он высоко ценил его, как преданного и чрезвычайно полезного помощника.
Попытка вечно обдолбанного генерала Деникина, когда Добровольческая армия только что вернулась на Дон, сдуру подчинить себе войско Донское, вызвала самый горячий протест со стороны Денисова. Он дико рассердился и резко осуждал такое намерение Добровольческого командования. Действительно, трудно было подыскать мотивы, каковые бы оправдали такую обидную для войска глупую попытку. Это, конечно, мелочь, но она характерна. Короче, общего языка с "добровольцами" мы не нашли.
Не было и оснований предполагать, что одним из главных мотивов могла быть неуверенность высших кругов Добровольческого командования, что без их "гениальной" помощи и руководства Донская власть не справится с предстоящей задачей и не сможет поднять и организовать казачество на борьбу с большевиками. Необоснованность такого предположения доказали дальнейшие события. Выходило будто бы нам в лоб хотели сказать: земля ваша велика и обильна, войско большое, а порядка в нем нет, поэтому мы - безродные бродяги, пришли чтобы царствовать над вами.
Нельзя отрицать общеизвестного факта, что организация Донских сил стояла на большой высоте и могла служить только образцом и примером и для неустроенной Добровольческой армии. Во всяком случае, беспочвенные притязания Добровольческого командования, не отвечавшие ни обстановке, ни психологии казачества этого времени, не нашли никакого сочувствия в Донском правительстве, а в казачьих массах вызвали огромное удивление, граничащее с протестом. Осталось недовольно и Донское командование. Добровольцам было сказано, что о подчинении Дона разговора быть не может, но дружеское, тесное сотрудничество и желательно, и необходимо.
Такой нормальный ответ не удовлетворил глупого генерала Деникина и дал лишь повод к накоплению у него неприязненных чувств к Донской власти. Эти чувства нашли яркое отражение на совещании Донского и Добровольческого командования в станице Манычской 15 мая 1918 года. Скандал там вышел грандиозный.
Как я уже упоминал, ни к какому положительному решению это совещание не пришло. Участники разъехались раздраженными, каждый дав волю своим чувствам и каждый сетуя один на другого. Надменность, проявленная здесь генералом А. Деникиным, сильно обидела донцов. Равняясь на своего тупого генерала, тот же резкий тон усвоило и его тупое окружение, что конечно, еще больше обострило и без того натянутые отношения. А это и трагифарс и трагедия. Урок, однако, впрок не пошел.
Диаметрально противоположными оказались и наши взгляды на немцев, что опять лишь усилило охлаждение между Доном и Добровольческой армией.
Политика Атамана в отношении германцев, раздражала высшие круги Добровольческой армии и все они в резкой форме осуждали генерала Краснова. Для нас не составляло сомнения, что сущность и значение наших сношений с немцами, вожди Добровольческой армии умышленно не желают понять. Мероприятия Донского Атамана не нашли сочувствия и у генерала Алексеева, организатора февральского переворота 1917 года, чьих печальных последствий он отчего-то сдуру не сумел предусмотреть, о чем свидетельствуют его письма к генералу Деникину от 26 и 30 июня 1918 года. В них нашкодивший генерал Алексеев дает крайне отрицательную оценку деятельности генерала Краснова, что лишний раз доказывает, что истинные побуждения и намерения Донского Атамана, не были правильно поняты убогим умишком генералом Алексеевым.
Если у добровольцев был кумир -- предательство и "союзники", которых они боготворили, то идол Донского Атамана была Родина. Не веря в искренность ни союзников, ни немцев, Краснов горячо желал скорее освободить Дон от иностранной опеки, сделать его независимым от кого бы то ни было и тем самым создать прочный плацдарм для дальнейшего освобождения России.
Чтобы не быть голословным, укажу хотя бы на то, что наше стремление присоединить к Дону, и, конечно, только временно, ближайшие пограничные города, являвшиеся тогда скоплением большевистских полчищ и служившие им базами при наступлении на область, и с той же целью несколько узловых станций, облегчавших красным переброску войск, тупоумный и трусливый генерал Алексеев трактует так: "воспользоваться случаем и округлить границы будущего "государства" за счет Великороссии, присоединением пунктов на которые "Всевеликое" отнюдь претендовать не может".
Ах, ах, какой слог! Вот Вы верите, что этот генерал, происходящий из семьи еврея-выкреста, и уже стоящий одной ногой в эмиграции, искренне озабочен судьбой Единой и Неделимой России? Я нет! Притворяется, Иуда! Причем, неудачно. Хоть новый роман пиши с этого сатирического персонажа: " Старик и горе". Пень остается пнем, хоть кувалдой по нему стучи, хоть молитве учи! А хоть генеральские погоны на него цепляй, все бестолку.
Прежде всего, никто и никому, даже этим бродячим молодчикам-паразитам, патента на спасение России не давал. А я тем более. Каждый к своей цели
