– Эдуардо, что думаешь о маме?
– Если она осознает, что сделала, то просто этого не выдержит.
– Но она кажется такой разумной!
– Она такая и есть. Так она пытается доказать нам, что сильная.
– Мама даже не заплакала, когда смотрела на рисунок с папиного надгробия.
– Она все еще на него сердится.
– Это мы должны на нее сердиться.
– Чиро, какой теперь в этом толк?
– Я тосковал по ней.
– Я тоже. Повзрослев, мы могли бы найти ее, но судьба распорядилась иначе, тебя отослали из страны, а я поступил в семинарию. Пойми, ее сердце словно оледенело. Чиро, она нуждается в любви. Как и все мы.
Чиро кивнул. Теперь он понимал мать. Видимость, маска – вот что всегда помогало ей держаться. Внешне она разумная и сильная женщина, но что внутри…
В соседней келье Катерина расчесывала волосы. По лицу ее текли больше не сдерживаемые слезы – она оплакивала потерянное за минувшие долгие годы. Она и вправду верила, что чужие люди вырастят сыновей лучше нее. Думала, что Церковь может все, а бедная вдова без связей – ничего. Расчесав волосы – сто размеренных движений, – Катерина спрятала щетку в саквояж. Этой ночью она не спала, не читала. Она мерила шагами келью в ожидании утра, которое непременно вразумит ее, что сказать мальчикам, которых она бросила. Катерина надеялась, что слова придут к ней, что она сумеет объяснить, почему оставила их в монастыре.
Чиро взбил подушку, ноги укрыл одеялом. Он лежал на боку, как в юности, когда они с братом вели полночные беседы.
– Ты сказал ей обо мне?
– Ты должен сделать это сам.
– Эдуардо, ты можешь поверить в мой диагноз? От этой войны одно зло, с ней не связано ничего хорошего.
– Не говори так. Ты проявлял храбрость и стойкость.
– Ну да, будь храбрым и стойким или сдохни. И потом, я застал лишь конец войны. Она, по сути, уже завершилась. У нас были еда, пулеметы, пушки, форма, танки – а у них не было ничего. Мы навалились на немцев, как пресс для выделки кожи. И ради чего? Я не знаю, ради чего я воевал. Себе я говорю, что ради сына.
– Никто не знает, что Господь уготовил для нас.
– В том-то и проблема, брат. Он обо мне вообще не думает. – Чиро не позволил брату возразить, продолжил: – Эдуардо, ты хороший человек. Какую бы шляпу ты ни надел, черную биретту[101] священника или шерстяную шапку фермера, в моих глазах ты лучше всех. Для меня важно не во что ты веришь, а кем ты являешься. Я всегда тобой восхищался. Ты порядочный, ты сильный, и это человеческие черты, к вере они не имеют отношения. Но не пытайся меня убедить, будто Бог знает о моем существовании.
Эдуардо спорить не стал. С улыбкой он поднял руки в жесте, каким священники обычно благословляют паству.
– Расскажи мне о сыне.
– Он лучший на свете. Настоящий сын своей матери. Очень разумный. Женщины его точно не погубят.
– А что со спортом?
– Блестящие успехи. Он словно танцует. Но при этом так спокоен, даже в пылу борьбы. Тренеры хвалят. И знаешь, он всегда полон достоинства, даже в игре.
– А Энца? Расскажи о моей сестре, как она?
– Знаешь, зачем Энца хотела, чтобы я поехал в Италию? Она думала – когда придет час тьмы, я увижу наши можжевельники, астры и водопады. Но, закрывая глаза, я всегда вижу ее лицо.
– Ты любишь ее по-настоящему.
– Не знаю, почему она меня любит, но это так.
– Чего ты боишься, Чиро?
– Сейчас?
– Сейчас, через несколько месяцев…
– Когда придет смерть, – добавил Чиро буднично.
– Когда наступит миг твоей смерти.
– Ну, я боюсь, что не захочу уходить. Доктора намекнули, что меня ждут мучительные боли. Но Энца научилась управляться со шприцем, так что она мне поможет справиться. С болью я разберусь. Но что сказать Богу, если не хочешь умирать? Если я хочу вырастить сына, любить жену и дожить до старости?
– Мне так жаль, Чиро. Я бы сделал это за тебя, если бы мог.
– Знаю. – Чиро смахнул слезу. Он никогда не сомневался, что брат мог бы умереть за него.
– Зато ты увидишь лицо Господа раньше меня.
– Ага. Знаю, насколько сильно ты хотел бы меня опередить.
Эдуардо рассмеялся:
– Нет на свете справедливости.
– И то правда.
– Что я могу для тебя сделать?
– Надеюсь, когда-нибудь ты покажешь моему сыну наши горы. Хочу, чтобы он узнал эти дороги, бродил по этим тропам, владел этими склонами, как когда-то мы. И надеюсь, ты поможешь ему обрести Бога, пусть его отец этого и не смог.
– Ты знаешь Его, – сказал Эдуардо. – Ты знаешь Его, потому что ты Его часть. И всегда был. Даже когда изо всех сил пытался быть плохим, ты был хорошим. Ты сотворен из Божественного света. Я стал священником не потому, что во мне есть этот свет, а потому, что видел его в тебе.
– И почему я не Папа? – спросил Чиро.
Они смеялись, и смеялись, и смеялись, заражая смехом друг друга, совсем как в детстве, когда верили, что, пока они вместе, им все нипочем.
Катерина слушала, как за стеной хохочут ее мальчики. И смех этот обволакивал ее так и не зажившее сердце.
Чиро проснулся затемно и долго смотрел на спящего брата.
Потом оделся и прошел на монастырскую кухню. Катерина была уже там, полностью одетая. Она налила Чиро кофе.
– Доброе утро, мама. – Чиро поцеловал ее в щеку.
– Как спал?
– Как старый монастырский кот, – ответил Чиро. – Здесь так мирно!
– До чего же хорошо быть вместе! Ты славный человек, Чиро. Я знаю, что говорю. И я восхищаюсь, каким ты стал.
Они помолчали.
– Расскажи мне об Энце. – Катерина поставила перед Чиро хлеб и масло.
– Она красивая и сильная. Темные волосы, смуглая, как все девушки из Скильпарио. И очень честная.
– Она любит красивые вещи?
– Она сама создает красоту. Она редкая мастерица, шьет и из шерсти, и из шелка. И она хорошая мать… – Голос Чиро затих.
– Я бы хотела, чтобы у Энцы было что-нибудь от меня. Когда умер ваш папа, я постепенно распродала все. Себе оставила лишь одну вещь, память о матери. Думала, что если у одного из моих сыновей родится дочь, то передам эту вещь ей. И по-моему, у меня есть дочь – твоя Энца. – Катерина достала из кармана бархатную коробочку и протянула ее Чиро.
Он открыл коробочку. Внутри лежала голубая камея, которую он помнил с детства, мать ее никогда не снимала.
– Она понравится Энце, мама.
– Если бы я могла подарить ей наши горы, я бы так и поступила. Но у меня есть лишь это украшение.
Энца ждала в гавани Нижнего Манхэттена, когда причалит пароход «Саратога». Смотрела, как по трапу спускаются пассажиры. Вот показался Чиро, красивый, высокий. Энца замахала руками.
Чиро протолкался сквозь толпу и стиснул Энцу в объятиях. Они долго-долго целовались. По дороге к машине Колина Энца рассказала про малыша Генри, какой он милый, и что она покрасила детскую, сшила приданое и развлекала Лауру.
