Потом Лариса приложила палец к губам и чуть кивнула ему. Он поднялся и вошел за ней в спальню. Она словно читала его мысли, пока он сидел под дверью, потому что, поставив свечу на стол и сев на кровать, сказала ровным тихим голосом:
— Ну что ты мучаешься? Дело совсем не в тебе. Хочешь послушать?
Отчетливо понимая, что совершенно не нужна сейчас ему ее исповедь, он тем не менее слушал с несколько даже болезненным любопытством, одновременно жалея Ларису и презирая себя за то, что не может прервать ее спокойных, не соответствующих смыслу слов. Она рассказывала о вещах, сколь ужасных своей пошлостью и даже цинизмом, столь и банальных, совершенно обыденных в затхлой атмосфере общества «развитого социализма».
— …Теперь ты понимаешь, отчего я так? И сегодня совсем не собиралась ехать сюда с вами. Наталья уговорила. Ей уж очень хотелось. Ну, черт с ней, думаю. Хоть вечер пройдет не в одиночестве. Надоело. А тут вдруг ты. Не зазнавайся только, ничего сверхъестественного ты из себя не представляешь, просто твоя застенчивость меня немного отогрела. В первый раз я вдруг почувствовала себя легко. Не знаю, поймешь ли… Был давно такой мальчик, в белом плаще с поднятым воротником… Стоял под дождем напротив моих окон и курил в кулак. А в школе краснел и отворачивался… И с тобой я почувствовала, как отпускает… Ты пил сегодня, а я не сдерживала, даже поощряла незаметно, чтобы проверить.
— «Джентльмен — это тот, кто ведет себя прилично, когда напьется». Уайльд, — вставил Левашов.
— Но до самого конца я все же не была уверена. И когда поцеловала тебя — тоже. Хотя благодарила вполне искренне. Давно мне не было так хорошо. Если бы ты не сдержался — это уже не испортило бы моего мнения. На сегодня. Но… Но ты вдобавок позволил мне уйти, не стал лезть в дверь, говорить жалкие или, напротив, нахальные слова. Я уже легла, и вдруг меня толкнуло. Подумала — если ты не ушел, позову и все расскажу…
Она словно только сейчас заметила, в каком виде сидит перед Левашовым, изменила позу и натянула на бедра полу рубашки, застегнула еще одну пуговицу на груди.
— Только не считай меня истеричкой. Просто мне давно не с кем было поговорить по-человечески. А дальше как знаешь…
Олег молча пожал плечами. Дождь за окном перешел в ливень и бил в стекла, словно крупной дробью. Сейчас самое время проститься и уйти. Красиво так будет, возвышенно, в стиле итальянского кино, которое она любит. А вдруг ей хочется совсем другого? Чтобы окончательно забыть прошлое и поверить в возможность иной жизни? И, уйдя, будешь выглядеть… Ну, кем можно выглядеть в таком варианте? Чистоплюем, ханжой или просто дураком?
И на кой черт ему решать эти Буридановы задачи? Видел бы его сейчас Воронцов… Вздохнул бы сочувственно и развел руками? Или ободряюще подмигнул: вперед, мол, парень, за орденами?
Лариса смотрела на него с сочувствием.
— Тупик, милый? Оба мы в тупике. Оба не знаем, что делать и говорить дальше.
ИЗ ЗАПИСОК
АНДРЕЯ НОВИКОВА
…Пожалуй, на том вечере, посвященном, выражаясь официальным языком, торжественной сдаче в эксплуатацию военно-спортивного комплекса Валгалла, и можно подвести некую условную черту, окончательно делящую нашу жизнь на две неравные части. Фигуры расставлены, первые ходы сделаны, позиции определились. Все персонажи введены в действие. И дальше уже наша история начала развиваться по своим внутренним законам, никак от ничьей воли не зависящим. До Валгаллы мы еще могли что-то решать и выбирать. Оставалась, наконец, возможность просто отойти в сторону. Я об этом думал. Мы могли бы, используя установку Левашова, начать мотаться по Земле. День на Гавайях, два в Одессе, потом Рио и так далее. Скорее всего, пришельцы бы нас потеряли… Только вряд ли это было бы достойное решение.
При том, что ни один человек в целом свете не смог бы никого из нас ни в чем упрекнуть. Короче, какой-никакой выбор у нас был. А вот дальше — все! Когда ты уже пошел по канату, поздно оглядываться.
Но хоть до конца еще далеко, судя по всему, и ни один ясновидец не предскажет, чем эта история для нас кончится, я не могу сказать, даже наедине с дневником, что жалею о чем-нибудь или согласился бы переиграть, если б дали… И дело не только в шахматном правиле: «Взялся — ходи». Просто Одиссей не был бы Одиссеем, вернись он к Пенелопе с полдороги. Ерунда, будто заблудился хитроумный царь, карты у него там оказались ненадежные и гирокомпас забарахлил. Там по солнцу и звездам все Средиземное море вместе с Эгейским за две недели в любой конец проплыть можно. Просто интересно ему было жить, владельцу уютного острова. И долг он, похоже, ощущал. Перед будущим, предположим. Потомству в пример и вообще… Оттого до сих пор его и помнят, книгу третью тысячу лет читают…
…Курортный сезон на Валгалле кончился. Не оттого, что начала портиться погода. До настоящей осени было еще далеко, и дождливые дни по-прежнему сменялись сухими и даже жаркими. Дело было в другом. Отдых хорош лишь как краткая передышка между более-менее длительными периодами осмысленной трудовой деятельности, неважно, физической или интеллектуальной. А вечный отдых… Наверное, его не будет даже в раю.
Здесь самой насущной работой представлялось исследование планеты. В отличие от колонистов острова Линкольна и других известных робинзонов нашим героям не требовалось в поте лица добывать свой хлеб и искать способы добраться до цивилизованных краев. Зато географические исследования обеспечивали полную занятость и позволяли каждому реализовать как свои профессиональные способности, так и самые затаенные желания, в предыдущей жизни совершенно нереальные.
Возможности сухопутных экспедиций сразу ограничивались несколькими километрами, непосредственно прилегающими к Большой Западной поляне. Именно на столько сумел пробиться Шульгин на тяжелом гусеничном транспортере, старательно выискивая пролесок. А потом пошла такая чаща, что застрял бы и пятидесятитонный «Катерпиллер» с бульдозерным ножом. С наблюдательной площадки на вершине сорокаметровой сосны и в мощный бинокль не видно было конца и края зеленого моря тайги.
Но одно большое дело Шульгин все же сделал. Он вышел на гребень водораздела, откуда ручьи, сливаясь в узкую, но все же реку, начинали течь на юго-запад. Сейчас это не имело практического значения, но зимой, по льду, вполне можно было организовать поход, как это делали наши предки. Известно ведь, что транспортное сообщение между древнерусскими княжествами осуществлялось в основном санным путем. И Батый вторгся на Русь именно зимой.
