– Это тебе за всех твоих девок, ванакт! За всех твоих...
Можно было вырваться, прокатиться угрем по палубе (учил меня такому дядя Эгиалей на случай, ежели в бою с ног собьют!). Да только куда бежать? Море кругом!
Корабли толстяка Полидора ждали нас, где и ведено было – возле острова Гидрия. С самого начала мне это названьице не понравилось. Как чуял! А когда небольшая юркая кимба нагло ткнулась о борт «Калидона», когда бухнулась доска между палубами, когда на нее ступила богоравная ванактиса, понял – не зря чуял. Даже поздороваться не изволила государыня аргивянская, даже в мою сторону поглядеть. Оскалилась, головой в золотом венце мотнула:
– В воду! Все в воду!
Только и пошел плеск над Миртойским морем[57], до самых Киклад слышно. Под шумок я тоже к дельфинам сбежать пытался. Да где там!
– Не смей уходить! Я твоя жена, ванакт! Я тебе напомню, что я твоя жена...
Я покорился, с тоской глядя на повисшее в белом горячем небе светило. То-то нынче смеху Гелиосу Златоликому!
– Я тебе напомню, похотливый козел...
Сжали худые пальцы мою плоть истерзанную, искусанную... отпустили. И насильники, видать, устают! ...Интересно, это кто из нас похотливый козел? А за бортом – плеск. Наслаждаются мужи аргивянские теплым морем. Смеются? Нет вроде. Не иначе – сочувствуют.
– Полидор привел сорок кораблей. Еще двадцать придут прямо в Авлиду через два дня...
Державными делами богоравная ванактиса занималась тут же, на палубе, на моем плаще сидя. Голая, в одном венце золотом.
...И с брызгами семени на губах.
– Почти пять тысяч человек, двести лошадей, колесницы...
– Ясно.
Я поглядел на белые паруса, заполнившие залив, принялся было считать, бросил. Ванактиса не ошибается.
А молодцы Толстяк с Дылдой! Большое войско за эти три года подготовили. Правда, сразу в бой его не поведешь – мальчишки еще. Думал я новых воинов в Азии по горным перевалам погонять, в мелких стычках закалить, да вот не успел.
Авлида! Что там делал носатый Агамемнон эти три года? С ума сойти можно!
– Я привезла кучу табличек, ванакт... но это успеется. Есть несколько дел. Важных...
Встала, как и была, голая, задумалась.
...А вроде как пополнела моя богоравная, плотью взялась! Уже и ребра не разглядишь, и бедра на бедра похожи стали. Вот кому эти годы на пользу пошли!
Ну и мыслишки же у меня! Это после всего! Завела она меня, супруга моя верная, кто бы подумать мог?
– Ты должен назначить нового главу совета гиппетов, ванакт. Мы решили, что это буду я.
– Ты?!
Вообще-то от ванактиссы аргивянской можно ожидать всякого. Но такого!..
– Я! Полидор отказывается, Киантиппу Эгиалиду только тринадцать. Комету – восемь, а Промаха в Аргосе не очень любят. Не забывай, я дочь Амфиарая, сейчас я старшая в семье. Эвмел Адрастид в последний год не вставал, делами все равно пришлось заниматься мне.
Голая рука как бы невзначай поправила золотой венец в волосах... Я только вздохнул. Промах, конечно, не промах, и Полидор[58] – тот еще подарок, но куда им до этой костлявой!
...То есть не такой уже и костлявой! Да-а-а...
– Про твои дела в Азии можешь не рассказывать, наслышана. Жаль, не вышло с Кеми...
И вновь вздыхать пришлось. Чуть ли не до зубцов крепостных завалили мы Аргос добычей. Видать, все мало!
Богоравная вновь присела, потянула меня за руку. Бухнулся я на доски шершавые голым афедроном. Никак вновь насиловать станут?
– А теперь слушай. Большая часть войска Агамемнона действительно в Авлиде, остальные плывут туда с востока. «Пенелопу», корабль Одиссея, видели у Наксоса...
– Да где они, Дий Подземный, шлялись все эти годы? – не выдержал я. – Где их носило, недоумков?
– Спросишь, – равнодушно бросила она. – Да и не это важно. Сейчас надо думать об Аргосе. Если Агамемнон действительно хочет идти на Трою – пусть. Нечего ему делать на Востоке, там уже наши владения. Жаль, с Кеми не вышло!
У-у, руки загребущие, глаза завидущие!
– Пусть бьется лбом в Скейские ворота! Троя для Аргоса – подарок богов. Надеюсь, у тебя хватит ума, ванакт, не подставлять лишний раз аргивян под троянские стрелы? Пусть микенцы хоронят воинов, пусть Агамемнон ссорится с войском, ведь он плохой воевода, правда? Аргос уже богаче, уже сильнее, а если Микены в этой дурацкой войне еще и потеряют лицо...
Да, кому война – кому и мать родная! Куда там Одиссею-кознедею до богоравной Айгиалы!
– В Микенах уже и так недовольны. Три года – ни побед, ни добычи. Еще годик, и носатого отправят на свидание с Атреем. А когда у них начнется смута, то мы сможем договориться с дорийцами...
Замолкла ванактиса. Замерла, руки мои на бедрах почуяв. На бедрах, на лоне – мокром, ненасытном... А как ее еще замолчать заставишь?
– Ты... Я же о делах... важных!..
Но покорилась, на колени стала, руками в доски палубные уперлась. Долг платежом красен, богоравная. Сперва ты меня сильничала... Поглядел я на ее бедра, на все, что к бедрам прилагается. А ничего! Ну, копья к бою!
Взвизгнула, задергалась взад-вперед, зашипела. Вонзил я ногти в ее кожу – поглубже, побольнее. И мы когтить умеем.
– Ты... ты... эту... хеттийскую царевну... подстилку... так же?.. тут же? Как пес – суку... вонючую?..
Уже доложили! Или моя богоравная личным прорицателем обзавелась? Хорошо, что Цулияс мы еще в Милаванде на берег высадили.
Так кто сейчас – сука вонючая?
... – Нет, Тидид, не слышал, Промах слышал, а я тогда в Лерне был. Узнал, что дядя Эвмел умирает, на колесницу сразу, но вот – не поспел. Промах мне его слова пересказал, да только он, Дылда Тиринфская, ничего не понял. А насчет Крона и в самом деле странно. Амнистии – Дни Прощения – ЕМУ справляют, на городских праздниках первому хвалу воздают, словно ОН теперь на Олимпе главный. Да Дий с ним, с Кроном этим!
Гм-м... Дий с Кроном...
– Ясно, Полидор. А под Трою я тебя не возьму. Раз богоравная Айгиала будет теперь верховодить в совете гиппетов, ты мне в Аргосе нужен. Ты и Промах. А если что, помни: войско подчиняется не моей жене, а лавагету Эматиону.
– Да о чем ты, Диомед? У нас же не Микены какие-то. А жаль, что заехать не хочешь!.. Слушай, ты бы Киантиппа видел. Ну, вырос парень, вылитый теперь дядя Эгиалей! Все к тебе на войну рвался, насилу удержали...
Что ты задумал, Крон-Время, Крон-мертвец? Котел, ловушка... Ведь это только в сказках (да еще, наверное, в детстве) время может остановиться, пойти вспять, замереть. Крутится хрустальное колесо под всеми мирами, неостановимо, неотвратимо. Вот уже сын дяди Эгиалея рвется на войну, как когда-то рвался я. Какая это у меня война по счету? Седьмая? Восьмая?
Последняя?
* * *
Никогда не думал, что буду говорить с выходцем из Тартара. Впрочем, не думал – и не говорю. Это он говорит.
