… Иди!
Не мог я идти. Я будто прирос.
– Да уйди же ты!
Я сделал шаг назад, а то она стукнула бы меня молотком. И еще шаг назад, и еще. Отвернулся и пошел. Она же вернется, и вся ее нелюбовь будет моей.
Маша копалась в земле, сидя на корточках. И подол белого платья уже извозила.
С первых дней жизни в Драгоценном саду Маша сажала цветы с каким-то радостным остервенением, и они произрастали буйно, с библейской силой и неукротимостью.
– Маша, зачем вы едете?
Маша поднялась и отряхнула руки, но они все равно были в земле.
– Папа́ сказал, так надо.
– Почему он меня не берет?
– Тебе не надо, братик.
– Почему мне не надо?
И она тоже меня не слушала, торопилась сказать о своем важном.
– Меня никто не любил. Никто, кроме тебя. Ты мой единственный роман, братик.
– А румынский принц?
Маша печально качнула головой.
– Принц? Он ко мне от Ольги бросился, когда она отказала. Да мне с ним и поговорить не дали. Я в жизни только тебя целовала.
– Почему ты говоришь мне это сейчас?
Она покачала головой, посмотрела на свои грязные руки и платье. И снова на меня внимательно.
– Будь счастлив, братик!
Прижалась ко мне, но не обняла, потому что руки были испачканы. И я ее не обнял почему-то. Мы постояли, прижавшись. Я увидел Настю, бегущую к нам в высокой траве.
– Не хватило ей терпения дождаться своей очереди, – сказала Маша.
Она отстранилась и ушла, оставив возле клумбы саженцы и лопату.
Настя налетела и повисла на мне.
– Леонидик, милый, я не могу больше! Не хочу ехать в горы!
– Ты боишься?
Она торопливо закивала:
– Там что-то случится.
– Что?
– Не знаю! Мы едем верхом, без охраны, с одним только проводником! Даже наш толмач не едет!
– Почему Государь меня не берет?
– Он говорит, это только наше семейное дело.
У меня словно что-то взорвалось в мозгу – ослепительная вспышка, от которой бросило в жар.
– Далай-лама что-то обещал Государю?
– Далай-лама? – Настя удивилась.
– Он обещал Государю, что вы увидите Государыню и Алексея?
Настя посмотрела на меня потрясенно, перекрестилась и затрясла головой.
– Папа́ не говорил ничего такого.
Но я видел, что эта мысль ее тоже посещала. Она заговорила горячо:
– Прошу тебя, давай уедем – мы с тобой, вдвоем! Далеко! Совсем!
Этого я никак не ожидал.
– А как же Государь? Сестры?
Она села под деревом.
– Я люблю папа́, люблю Сестер. Я так скучаю по маме и Бэби. Я так хотела бы их увидеть! Хоть на секунду … Но я больше не могу. Я хочу жить своей жизнью! Нашей жизнью с тобой!
Она плакала. Я сел рядом, обнял за плечи.
– Как ты это себе представляешь?
– Папа́ назначил выезд на рассвете. А мы с тобой уедем ночью. Я уже договорилась с одним стражником. Он откроет нам секретную калитку.
– Как ты его уговорила?
– Подкупила. У меня есть собственные средства, украшения. Я их возьму с собой.
– И куда ты думаешь ехать?
– Да хоть куда! Мы можем поехать в Индию или в Китай. Там сядем на корабль – и в Америку! Инкогнито, конечно. У меня достаточно средств для нормальной жизни, даже с избытком …
– Что же, мы просто так сбежим, тайно? И бросим всех – Государя, твоих сестер?
– Господи! Я хочу быть с тобой! Папа́ не в себе. Этот чертов Бреннер что-то сделал с ним. И еще Далай-лама. Они уговорили его ехать куда-то, любоваться горами. Будто мы еще не налюбовались! Уедем, прошу тебя!
Я молчал.
– Ты не любишь меня, – сказала Настя тихо.
– Я люблю тебя … люблю … Но я не могу оставить Государя, – сказал я, и, конечно, это была правда, но не вся.
Настя сама сказала:
– Знаю, чего ты не можешь. Ты не можешь быть только со мной. Тебе нужны все … Уходи …
В конце концов все они сказали это – уходи.
– Послушай, я должен все обдумать. Вечером я приду, и мы все решим.
– Правда? Ты придешь?
– Конечно!
– Не бросай меня.
Отчаяние мгновенно сменилось в ней надеждой.
– До вечера! Не беспокойся ни о чем.
Сестры нарочно ждали меня в разных местах, чтобы я мог попрощаться с каждой отдельно. Нужно отговорить Государя от этой поездки. Немедленно!
Еще не перейдя мост, я увидел у входа в Замок на Пруду десяток стражников при мечах и ружьях. Вместе с ними был комендант Драгоценного сада и наш толмач Юмжегин.
Комендант поклонился на тибетский манер и сказал что-то. Толмач перевел:
– Вам надлежит переселиться из Драгоценного сада в дом, где вы жили раньше.
– Почему?
– Приказ вашего Государя, – сказал комендант.
– Приказ Государя?! Этого не может быть!
Толмач не стал переводить коменданту, а подтвердил сам, гладя мне под ноги:
– Да, это приказ Его Величества.
– Я хочу услышать это от него, – сказал я и двинулся ко входу во дворец.
Стражники мгновенно встали передо мной.
– Ваш Государь не расположен принимать вас и распорядился, чтобы вы немедленно покинули Замок и Драгоценный сад.
Толмач добавил от себя:
– Его Величество оставили вам письмо.
Он достал из-за пазухи свиток бумаги, обмотанный бечевкой и скрепленный сургучом, – так выглядели там письма – и передал мне.
– Вскрыть, только когда вы будете за пределами Драгоценного сада.
Государь выдворял меня. А чего же я ждал, назвав его сумасшедшим?
Меня с моими пожитками посадили в тот же паланкин, на котором прибыл Государь. Видно, это нужно было для полного и определенного исполнения воли Государя: вот, доставили до самых дверей дома.
Как только носильщики тронулись, я сразу же развернул свиток, надеясь найти там объяснение моей опалы. Рукой Государя было написано торопливо и неразборчиво:
«Леонид, прости.
Дальше только наш путь. И благодарю за все.
Постарайся жить.
Николай Романов
P. S. Запомни номер счета в швейцарском банке на предъявителя. Не уверен, что он еще будет действовать, когда все изменится, но ведь мы уже видели столько чудес. Выучи его наизусть. Обязательно наизусть». И следовал номер счета.
Я перечитал письмо пятьдесят раз. Они не вернутся – единственное, что я понял. Не вернутся.
Перед паланкином шел слуга, регулярно ударявший в гонг, слышались крики стражников, разгонявших прохожих. Так торжественно и карнавально Государь Император вышвырнул меня из своей судьбы и из судеб моих Царевен.
«Николай Романов» – подписался Император. И ко мне обратился по имени. «Постарайся жить» – что это значит? Будто я не жил до сих пор.
Нужно вывернуть наизнанку Бреннера.
