Наклонив голову, рыжебородый переспросил:
— Куда его спустили?
Подошедший на два шага ближе "лавочник", метнул на Харитона с Федором ненавидящий взор, и тихо пояснил:
— В сливное отверстие для нечистот. Тут под землей речка Неглинная протекает, в ее коллектор Глеба и скинули.
Мужчина на стуле закрыл глаза и еще больше опустил голову, а все вокруг него невольно вытянулись, буквально кожей ощущая сгустившееся напряжение. Когда молчание стало таким тяжелым, что начало давить на всех не хуже свинцовой плиты, он обронил, так и не поднимая взгляд:
— Видимо мало вас гоняют, если время и силы на бл… остаются. Ну ничего, я это исправлю. Второй!
— Здесь!
— Делай что хочешь, но тело из коллектора достань — его семья должна знать, где похоронен их отец и муж.
Вместо ответа плечистый "лавочник" вытянулся еще больше.
— Чего же ты замолчал, Харитон? Говори дальше.
— Так… Чего говорить-то?
— Например, где его вещи и чемоданчик.
Кающийся убийца на мгновение замялся, затем встретился взглядом с одним из благодарных слушателей и вздрогнул:
— Тряпки продали, остальное поделили. Вот только чумадан пока открыть не смогли, припрятали, и пистоль вместе с ним.
Не дожидаясь следующего вопроса, заместитель сутенера по общим вопросам рассказал, где тайная ухоронка и как ее открыть. Тут же диванчик вместе с его обитателями сдвинули в сторонку, поддели одну половицу, другую — и выложили на стол пригоршню недорогих украшений из серебра, узелок с завязанными в нем банкнотами, и ободранный до металла чемоданчик, с несколькими вмятинами рядом с замком. Поверх него лег небольшой зализанный пистолет с двумя прямоугольниками-обоймами, серебряный нательный крестик, и овальная бирочка с гравировкой. Цепочка, на которой висел смертный медальон, пропала безвозвратно.
Рыжебородый что-то тихо сказал своим подчиненным, затем подошел к чемоданчику, немного повозился, пару рас стукнул, затем с силой надавил — и оставил железяку в покое.
— Заклинило.
Вздохнул, глянул на хозяев жилища, отчего их всех разом начала бить крупная дрожь и скомандовал:
— Собираемся!
Половицы положили обратно, вслед за ним вернулся на прежнее место сам диванчик. Человек с глазами зверя легко обогнул потрепанную мебель — а потом каждого из троицы словно что-то клюнуло в шею, прямо между позвонков. Немного больно, чуть-чуть горячо, и почти не страшно. Вот только странный озноб и онемение, охватившие все тело… Меж тем, "лавочники" деловито избавили их от пут и кляпов, мимоходом пребольно ткнув каждого рукояткой ножа в горло.
— Кхнапо… хрх!
— Горло пройдет часа через два, тогда и позовете на помощь.
Чемоданчик засунули в мешок и вынесли прочь, все остальное исчезло в карманах "лавочников" — все, что принадлежало их товарищу.
— Ну что, Федор, Харитон и Марьяна. Мы уходим, вы остаетесь — живые.
На пол, немного кружась, упал билет, с ведома Сретенской полицейской части позволяющий мещанке Марианне Вуцетич заниматься проституцией у себя на дому.
— Ни ножом.
Блеснула зажигалка убитого Глеба.
— Ни пулей.
Кремень высек несколько искр, и помог родиться небольшому огоньку.
— Ни веревкой.
Огонек перешел на фитилек керосиновой лампы и заметно подрос, заставляя сгустившиеся и почерневшие тени заполошно заметаться и отступить прочь. Скрипнула дверь, изгибая тоненький язычок огня и заставляя тени сплясать короткий танец, а три сердца — забиться в сумасшедшем ритме. Лепесток огня успокоился, разгорелся, как следует, и в глазах недвижимой троицы стал проявляться ужас. Тело, ставшее чужим, невозможность пошевелить даже одним-единственным пальцем, саднящее от боли горло и страшная уверенность в том, что это теперь навсегда…
В небольшой квартирке, расположенной на Соболевом переулке, до самого утра тихо выли-плакали двое мужчин и одна женщина, оплакивая прежнюю жизнь, и привыкая к новой.
Жизни живых трупов.
— Я богат.
Стоило тихому голосу Александра зазвучать, как все, кого позвали в зал поселкового клуба, замерли и прекратили свои разговоры.
— Но богатство свое измеряю не в деньгах, не в заводах и фабриках, шахтах или рудниках… Ваши золотые руки, ваши светлые головы, ваше трудолюбие и старательность — вот мое истинное богатство, вот мой настоящий капитал!
Среди элиты фабричной мастеровщины пролетел тихий шелест говорков.
— Вы лучшие!!! И мы вместе — вы и я, делаем жизнь светлее, неуклонно добиваясь того, чтобы дети наши жили счастливее, чем их родители. Не голодали, были хорошо одеты, учились наукам и ремеслу… Радовались и жили, а не выживали.
Фабрикант замолчал, и казалось, о чем-то глубоко задумался — а слушатели, затаив дыхание и боясь даже сморгнуть лишний раз, ждали продолжения. Наконец, со сцены опять полились тихие слова:
— Но об этом мы с вами поговорим в другой раз. А пока — есть среди вас те, кого я уважаю особенно. Те, кто делится своим светом и сердечным теплом с другими, помогает им расти в мастерстве и знаниях, не жалеет времени и сил на чужие заботы. Виктор Кузьмич Динов!
Мастеровой, поглядев по сторонам и убедившись, что Хозяин обращается именно к нему, неуверенно встал. А потом, повинуясь властно-приглашающему жесту, зашагал на сцену.
— Два ученика, подтвердившие шестой разряд. Семь, шагнувших с четвертого на пятый. За три года. Ничего не прося взамен, частенько допоздна задерживаясь в цехе ради очередного урока…
Смущенный Динов стоял под взглядами сотни мастеровых, и не знал, куда же ему деть руки, ставшие вдруг ужасно лишними.
— Виктор Кузмич. Чтобы вам было проще следить за временем — примите вот этот скромный подарок. И месячный оклад в виде небольшого поощрения.
В намертво пропитанную маслом и запахом металла ладонь улеглась открытая коробочка, а зал одобрительно загудел, вгоняя наставника мастеровых в самый настоящий румянец. Пока чествуемый возвращался на свое место, все желающие смогли увидеть его награду — серебряные часы с цепочкой. А соседи, имевшие возможность полюбоваться на швейцарские "Павел Буре" вблизи, разглядели на верхней крышке и дарственную надпись-гравировку.
— Хорошо.
В актовом зале моментально воцарилась тишина и порядок. Оглядев ряды мастеровых, ловящих каждый его жест и каждую интонацию, Александр легонько улыбнулся:
— Есть некоторые дела, до которых ни у меня, ни у фабричного начальства никак не доходят руки. Зато, могли бы дойти у вас. Например, в управу часто жалуются, что маловато журналов и газет в клубной библиотеке. Да, мало. Но если каждый из присутствующих здесь скинется по гривеннику, можно будет заказывать не один, а сразу по десять экземпляров и журналов, и газет. А если рублей этак по десять-пятнадцать, то можно было бы подумать о многом. Например, о жилье.
