Не составившим большого труда Константину Васильевичу образом он внушил коменданту, что принадлежит к той же делегации, что недавно расселил здесь, а потом увёз в Стамбул полковник Басманов. Просто они немного задержались в дороге. Получил комнаты для себя и своих коллег, а также и право беспрепятственно посещать все имеющиеся бары, давно ему известные, а кое-какие — даже лично организованные.
Позволил магам, утомлённым напряжением, необходимым для эфирного пробоя, продегустировать редкие сорта турецкой ракии, попутно раздавая поручения и распределяя обязанности.
Некроманты дружно уверили, что надёжно защитят порученный им объект от нематериальных сил, а уж материальными пусть занимаются рейнджеры Югороссии, которых в распоряжении местного командования имелось достаточно.
Сам Удолин, не желая волновать ещё и здешний эфир межпространственными прыжками, без всяких астральных фокусов вежливо попросил подполковника-коменданта устроить его на свободное место в лёгком двухместном биплане, как раз сейчас собиравшемся вылетать с острова в Царьград по служебным надобностям.
Откровенно сказать, профессору очень не понравилась лёгкость, с которой он подчинял местных жителей своей воле. Ему-то, понятное дело, всё это удобно, ну а если ещё один такой ушлый да хваткий объявится здесь в ближайшее время? Он решил непременно ввести в курс проблемы руководство, но не знал, кого именно. Решил, что лучше всего будет поговорить с Басмановым. Тот — человек, жизнь повидавший. Побольше нынешних. И в этих краях — свой, и в «Братстве» состоит с самого начала.
Пока его подопечные добирались через город, Константин Васильевич, заняв в ресторане ключевую точку, успел слегка подзарядиться ямайским ромом, расслабился, используя солнечные блики на волнах для стимуляции погружения в поверхностный, извне не отличимый от обычной задумчивости транс.
Обычно в трансах он ощущал раскованный полёт фантазии и редкую в обычных состояниях лёгкость. Что же его так беспокоит сейчас? Что давит? С первых минут появления на «Валгалле» профессор почувствовал неладное, уловил опасность, отражённую психикой Воронцова, которую сам Дмитрий идентифицировать не сумел. Но что-то такое почувствовал, магическими способностями не обладая, раз сообразил вызвать «бригаду „Скорой помощи“»? Просто путём сопоставления фактов, самих по себе вполне материалистичных, нормальных, естественных.
К примеру, так называемые «приметы» — перебежавший дорогу чёрный кот, женщина навстречу с пустыми вёдрами, разбитое зеркало, возвращение за забытой вещью (или любые другие, по выбору) — явления обыденные, никаким образом не связанные причинно-следственными законами с событиями, которые могут произойти или не произойти. Однако, что тоже известно, — несоблюдение эмпирически выведенных мер предосторожности повышает вероятность неблагоприятного исхода в разы.
Конечно, считать Воронцова «обычным человеком» неправильно. Уже то, что он имел дело с Антоном, с Замком, перемещался между мирами и временами, силой мысли сумел превратить оптический фантом в живую женщину с великолепным набором истинно человеческих качеств — далеко не случайно. Он не таков, как его товарищи, так, возможно, его истинная сущность кроется просто гораздо глубже. На самом же деле он тоже «игрок» не меньшей силы, чем Новиков с Шульгиным, просто проявляющий свои способности иначе.
И что он сумел почувствовать сейчас? Очередной ход тех, кто направлял дуггуров, или до поры скрытое недовольство «Держателей» вмешательством Шульгина в управляющий здешней Вселенной Узел Сети? Или, наконец, Дмитрий просто ощутил «дрожание покрывала Майи», заслоняющего сцену со столиком, где Игроки расставили фигуры для очередной партии?
Страшно профессору очень давно не было, он всегда считал себя достаточно сильным, чтобы решать вопросы, кажущиеся ему интересными, и избегать многочисленных, очень разнообразных опасностей для тела и для духа, с которыми приходилось либо сталкиваться, либо мастерски уклоняться последние две тысячи лет. Он позволял себе достаточно вызывающе, моментами просто нагло, держаться и со жрецами Ваала, и со средневековыми инквизиторами (приходилось несколько раз встретиться, выручая коллег-марранов[163] из их цепких лап), не говоря о фанатиках-староверах, как-то по ошибке принявших его за никонианца. Опричники Ивана Грозного и чекисты Агранова его тем более не сумели устрашить, несмотря на то что Якову помогали любавические каббалисты, решившие в собственных интересах посотрудничать с ВЧК — ОГПУ, где в какой-то момент собралось достаточно много «своих» и появились интересные для них шансы.
Нет, он вспомнил: один раз ему на короткое время стало страшно. Когда с наводки Агранова он первый раз попытался выяснить, что там за «интересные люди» объявились, осмелившиеся бросить вызов всесильной, легко захватившей Великую страну, Хранительнице Православия и истинно-русского духа кроваво-красной секте, нацепившей на фуражки прямую пентаграмму, а на Главный орден — перевёрнутую[164].
Прикоснувшись к мыслям и чувствам Новикова и Шульгина, проникшим в большевистскую Москву осенью двадцатого года, Удолин испытал и потрясение, и страх, длившиеся, правда, всего около сорока минут. Потом он сумел разобраться в их сущности и взять себя в руки. И почти сразу нашёл в этих людях ближайших друзей.
Но момента первого потрясения при соприкосновении с непонятным не забыл.
Сейчас случилось нечто похожее. И значит, Воронцов — теперь в роли Агранова? Интересный поворот. А кто в роли «полковников-жандармов»? Неужели этот юноша граф Уваров? Или его женщина, Анастасия, сумевшая подчинить себе сильную психику офицера, в грош не ставящего свою жизнь ради исполнения долга?
Кто или что вызвало у Дмитрия чувство тревоги, потребовавшей разыскать именно Удолина в бездне веков? Мало у «братьев» собственных средств? Выходит — мало! Зато у Воронцова ума много, раз решил «сбросить из прикупа выигрышную карту» в расчёте, что противник и сноса не просчитает, и «третья дама» в нужный момент сыграет, вопреки затверженными с детства игроками в преферанс канонами: «дама всегда бьётся, своя и чужая». Тут и вариант «гамбита» на ум пришёл[165].
Нет, на самом деле — страшно не страшно, не имеет никакого значения. Человеческие, атавистические, по сути, эмоции. Наплевать и забыть! А вот сразиться с неведомым куда интереснее, чем тупо выискивать в древних хартиях ошмётки почти никому сейчас не нужных знаний.
