Как и любой честно отслуживший в армии человек, Вожников прекрасно помнил простую истину: у хорошего командира солдаты от безделья не маются! В таком плане сейчас и действовал, сразу же нагрузив на своих воинов кучу самых разных дел, начиная от гарнизонно-караульной службы совместно с городской стражей и заканчивая ремонтом дорог.
Вместе со всем этим прерогативы местной выборной власти — кортесов — император никаким сомнениям не подвергал, а, наоборот, всячески поддерживал, с подчеркнутым уважением относясь ко всему муниципальному чиновничеству, отличавшемуся весьма скромными нравами и неким понятием корпоративной чести — последнее вообще было в Средневековье в ходу.
Все это: и выборная муниципальная власть, и четко прописанные законы, и уважение к бюргерству — отнюдь не было характерно для всего Арагона с его заплесневелой провинциальной отсталостью, когда только один город на свете — столица, а других словно и нет… Слава богу, Каталонии это не касалось — у арагонских королей, выходцев из барселонских графов, хватало ума не лезть в местные дела. И пускай насмехаются кастильцы, пусть скалят зубы дворяне-овцеводы Месты, однако идущих из Каталонии вполне законных налогов с лихвой хватало на содержание всего арагонского двора.
Местные власти, конечно же, в любой момент ждали подвоха, однако князь не совершал на городские вольности никаких поползновений, что же касаемо платежей Арагону, тут было сказано просто: сколько платили Сарагосе, столько же будете императору, ни больше ни меньше, а именно так. На содержание войска — вполне хватало. Все городские указы Егор тут же подтвердил в письменной форме, скрепив большой императорской печатью Германии и Руси.
Что же касается местной юстиции, то, конечно же, император потребовал — и беспрекословно получил — высшую юрисдикцию, отправив своих полномочных представителей во все городские суды, включая квартальные. Так что и с этой стороны все было сделано мудро — не подкопаешься, да и кто б осмелился под князя копать?! Разве что кастильцы. Впрочем, похоже, и побитый Альфонсо Арагонский тоже затаил зло. По мнению Егора — зря. Подумаешь, получил по сусалам! За дело, между прочим, — сам ведь и выпросил. Вообще же с королем Альфонсо следовало не воевать, а мириться, используя Арагон в качестве противовеса усиливающемуся влиянию Кастилии. Кастилия и Арагон, Португалия и Наварра — естественно, Вожникову вовсе не нужна была большая и чересчур амбициозная Испания, вполне достаточно было бы этих четырех королевств. Гранадский эмират — последний мусульманский анклав на полуострове — Егор пока всерьез не рассматривал, слишком уж тот был слаб. Хотя ведь существовал, и это — при Реконкисте! Но не доходили пока руки…
* * *
— Государь, можно войти ли? — прогоняя последний сон князя, в двери осторожно постучал воевода Онисим Раскоряка.
В европейском платье с облегающими мощные ляжки шоссами и в башмаках с задиристо загнутыми носами он смотрелся настолько комично, что Вожников поспешно отвернулся, чтоб не расхохотаться воеводе в лицо — не хотелось зря обижать хорошего и верного человека. Хотя при виде важно вышагивающего Онисима так и хотелось выкрикнуть фразу из старинного детского фильма «Город мастеров»: «Дорогу герцогу де Маликорну!»
А, кстати…
— Господине…
— Слушай-ка, Онисим, а ты у меня еще не герцог?
Набычившись, воевода засопел в бороду:
— Из детей боярских мы. Люди не гордые.
— Знаю, знаю, что из детей.
Вскочив с лавки, князь подошел к окну и пошире открыл ставни, выходившие, как тут и было принято, во внутренний двор с прудом и изысканным садом. Предоставленный императору особняк когда-то принадлежал какому-то местному гранду, погибшему то ли в стычках с гранадскими маврами, то ли в лихом набеге на богатые магрибские города. Бедолага не оставил наследников и наделал много долгов — считающийся выморочным имуществом дом нынче принадлежал муниципалитету, и сам господин городской алькальд грозился выставить особнячок на торги… да что-то не выставлял, чему теперь имелось вполне законное оправдание: а как же, дом-то самому императору предоставлен, не какому-нибудь там прохвосту!
— Значит, не хочешь герцогом. — Егор, не оборачиваясь, вдохнул полной грудью терпкий запах роз и даже закрыл на секунду глаза от восторга. — Жаль, а я тебе, Онисим, Жирону отдать собрался.
— Ну, если больше некому, — воевода вздохнул и тоже подошел к окну. — Тогда можно и Жирону… А лучше б что-нибудь дома — семья ведь там у меня, под Путивлем.
— Так Путивль и бери! — обернувшись, усмехнулся князь. — Тамошний воевода вороват зело.
— Так Юрий, князь…
— А Юрий князь то, что я велю, сделает! — Резко взмахнув рукой, Егор прислушался и вдруг скривился, словно от зубной боли — Этот кто там так орет? Пытают кого-то, что ли?
— Пытают? Так ты, княже, вроде не велел. — Онисим высунулся в окно и рассмеялся: — А! Это ж кавалер Сен-Клер с приятелями песни распевают! Вторую неделю уже, как из разъезда вернулись… теперь то вина попьют, то снова попьют, потом поспят малость, да к девкам, да опять вина…
— Сопьется этак Арман, — посетовал князь. — Жаль, парень-то хороший. Вот что — зови-ка его сюда! Дело у меня для вас обоих будет. Инквизитор местный к вечеру заглянет, монах доминиканский… как его?.. Ах да, брат Диего, председатель местного церковного суда — вот вы при нем для пригляду и будете.
— Но, княже…
— Толмача вам сыщу, точнее — Арману. А уж он тебе потом сам переведет. Ну что, Онисим, встал-то? Давай, зови Армана…
* * *
Вопреки всем ожиданиям князя, инквизитор, брат Диего де Лос-Сантос, оказался милым и вполне начитанным человеком, знающим несколько языков, в том числе арабский и немецкий, точнее, тот его диалект, на котором говорили в Южной Германии — в Швабии, Баварии и Каринтии. Этим диалектом неплохо владели и сам Егор, и его доблестный воевода, за которого князь откровенно порадовался — со знанием-то хоть какого-то языка куда легче будет работать.
Высокого роста, несколько сутулый, но не слишком, с приятным, несколько суховатым лицом университетского профессора и рассеянным взглядом небольших, но весьма выразительных глаз, брат Диего представлял собой тот ныне полузабытый тип интеллигента, которого, наверное, можно бы было назвать рафинированным, если бы не эта вот должность инквизитора, на которую кого попало не назначали. Значит, зарекомендовал себя «профессор», пытал, наверное, кого-нибудь, сжигал пачками молоденьких симпатичных ведьм.
К людям князя доминиканец отнесся без особого восторга, однако и никакой неприязни не выказал, лишь, пожав плечами, молитвенно воздел очи к небу — мол, на все Божья воля — да назначил время на завтра:
