– Зародьяру кто-то помог?
– Ты сам сказал, господин.
– Нечестивые турки, служащие франкам за деньги?
– Зародьяру они служили всегда.
– Селима и его аскеров убили турки?
– Да, господин! Думаю, они поджидали Зародьяра за городом, и там соединились. Франки переоделись правоверными, вот почему Селим подпустил их близко. Вокруг Эль-Кудса правоверных опасаться не надо. Но твой брат распознал франка и потребовал объяснений. Зародьяр дал ему фирман. Но Селим не поверил франку. Тогда турки набросились на правоверных. Аскеры Селима храбро сражались, об этом говорят их раны, но врагов было больше, и напали они врасплох. На поле нет могил турков и франков. Либо они увезли своих убитых, чему я не верю, либо они не понесли потерь. Все случилось слишком быстро…
Ярукташ замолчал. Имад некоторое время тихо сидел, уставясь в прихотливый орнамент ковра. Евнух не решался первым нарушить, установившуюся тишину, эмир сделал это сам.
– Что привело Зародьяра в Иерусалим? Почему он решился на это, понимая, что здесь могут узнать? И тогда…
– Кажется, я знаю.
– Говори!
– Когда султан осадил Эль-Кудс, в городе оказалось сто тысяч жителей. Несравненный наступал так стремительно, что почти никто не успел убежать. Войско короля франков пало на берегах Тивериадского озера, защищать город было некому, и старый барон д'Ибелин, возглавивший оборону, чуть ли не каждый день бегал к Салах-ад-Дину договариваться. В конце концов султан внял его мольбам и даровал милость неверным, разрешив им заплатить выкуп. Но пятнадцать тысяч самых бедных жителей так и не нашли денег…
– Я знаю это! – прервал Имад.
– Позволь мне закончить, господин! Франки, попавшие в рабство, проклинали монахов-тамплиеров и монахов-госпитальеров, пожалевших золота для выкупа. Все знали, что два ордена владеют огромными богатствами: как своими, так и теми, что им оставляли на хранение рыцари королевства. Эти волки-монахи так и говорили: свое золото на выкуп мы отдали, а чужое не можем. Но у Тивериадского озера остались лежать почти все рыцари франков! Востребовать у монахов это золото некому…
– В Иерусалиме хранилась орденская казна?! – вскричал Имад. – Ты говоришь правду?
– Зачем же тогда приезжал Зародьяр?
– Почему казну не нашли мы?
– Потому что не искали. Кому могло придти в голову, что золото здесь?
– Ты уверен, что его прятали?
– Я велел осмотреть госпиталь крестоносцев – там видели Зородьяра. Во дворе мои аскеры нашли битые камни, которые были стенными блоками, в подвале, в углу мы обнаружили грубо заделанную нишу. Кто-то вытащил там камни, но неумело, разбив их. Времени аккуратно исправить кладку у него не было, поэтому вместо блоков он вставил какой-то обломок, вроде тех камней, которыми евреи закрывают своих мертвых в пещерах. Наверное, с кладбища и привез. Обломок грубо замазан раствором, даже самой плохой каменщик сделал бы лучше. Но Зородьяр – рыцарь, стены класть он не умеет.
– Вы достали камень?
– Да. В нише ничего не было. Зородьяр приезжал сюда не затем, чтобы прятать…
– Мне трудно поверить, – медленно сказал Имад. – Оставить казну в сдавшемся городе…
– Франки знали, что мы обыщем сумки пленных. Просто раздать людям деньги, чтобы каждый вынес на себе понемногу, означало признать: они предали христиан в рабство из-за золота. Зародьяр прибыл в Иерусалим с повозкой. Зачем? Рыцари путешествуют верхом… В повозке сидел мальчик, переодетый женщиной. Для чего? Чтобы охрана не стала осматривать! Золото было внутри! После боя с отрядом Селима франки бросили повозку. Это легко объяснить. Повозка едет медленно, а у них появились свободные кони, на которые легко перегрузить казну…
– Ты умен, армянин! – процедил Имад. – За это я возвысил тебя. Но сейчас я не могу думать о золоте. Увез его Зародьяр или нет, мне нужны головы убийц брата!
– Юсуф идет по следу франков.
– Отставая на два дня!
– Настигнет. Зородьяру деваться некуда. Все крепости в округе в наших руках, города на побережье осаждены войском султана. В Сирию или к персам он не двинется, если не хочет смерти. У госпитальеров осталась одна крепость, где они могут защищаться – Крак. До него десять дней пути по торной дороге, но Зародьяр ею не пойдет – легко перенять. Станет пробираться горными тропами. Это долго…
– В горах легко устроить засаду.
– Юсуф будет осторожен, он знает, за кем гонится. Франков втрое или вчетверо меньше, Юсуф определил это по следам. Он догонит. Но я предусмотрел все. Готова сотня, которая пойдет кратким путем наперерез. Зородьяру не миновать Тивериадского озера, где мы его и встретим. Там лежат кости его братьев по вере, лягут и его.
– Я поведу эту сотню!
– Султану не понравится, господин! Нельзя эмиру оставлять город в такое время.
– Кто поведет?
– Я!
Эмир впился взором в лицо евнуха. Тот не отвел взгляда.
"Ты не слишком горюешь о смерти Селима, – думал Ярукташ, глядя на господина с устоявшейся на лице маской преданностью. – Вас было двое братьев, молодых, жаждавших богатства и власти, и готовых при случае затоптать друг друга. Если ты любил своего брата, то почему держал в отдалении? Почему послал его в христианские селения собирать подать в военное время с десятком всадников? Селима убил Зародьяр, но это мог сделать другой. Тебе не нужен рядом сильный соперник, даже если это брат… Тебе, конечно, требуется голова Зародьяра, Саладин за нее одарит милостями. Но не надо мне говорить, что не думаешь о золоте. Султан смертен, а золото вечно…"
– Почему ты хочешь ехать сам? – спросил Имад.
– По моей вине Зародьяр покинул Эль-Кудс беспрепятственно, – склонил голову евнух. – Я виноват в том, что он повстречал на своем пути твоего брата и убил его. Я мог это предотвратить, но не сумел. Дай мне возможность искупить вину! Я принесу тебе голову Зародьяра и его казну!
– А если не принесешь? – ощерился Имад.
– Тогда ты сам выберешь мне наказание. Я приму его со смирением.
– Ты говоришь, как христианин.
– Разве правоверный не должен смиряться перед лицом господина?
Имад не ответил. Встал, подошел к богато украшенному инкрустацией столику, взял тяжелый пергаментный свиток.
– Поклянись на Коране!
– Клянусь! – Ярукташ поцеловал свиток и приложился к нему лбом. – Да упадет на меня кара Аллаха, если я обману своего господина! Да не будет для меня ни света, ни дня; не будет воды, когда возжажду, не станет пищи, когда взалкаю, пусть вытекут мои глаза, сгниют и отвалятся члены, пусть побьют меня камнями или повесят на дереве. Омман.
– Ты поклялся, армянин! – сказал Имад, забирая свиток. – Теперь не медли…
