Меня испугал Гутмахер, лежавший словно мертвый, Ольга была жива, но молчала и испугано таращила на меня глаза.
— А ну, развязать! — снова приказал я и сам начал помогать распутывать мочальные веревки.
— Так мы, вашблародь, хотели как лучше, вона и Максимка говорит, что оне какие-то кикайцы, — начал оправдываться второй мужик.
— Легче, придурок! — ругнулась на неловкое движение одного из крестьян ожившая Ольга. — Мало того, что напали как бандиты, еще и везли как картошку!
Судя по тому, как Дубова сбрасывала с себя остатки пут, она была зла, но в относительном порядке, а вот Аарон Моисеевич лежал молча и не подавал признаков жизни.
— Софья Аркадьевна, — безо всяких церемоний закричал я вышедшей на крыльцо хозяйке. — Здесь раненый, покажите, куда его можно отнести, и прикажите принести какое-нибудь покрывало или ковер.
Софья Аркадьевна что-то сказала выбежавшей вслед за нами на крики горничной, а сама спустилась во двор. Пока она подходила, я проверил у Гутмахера пульс. Он был без сознания, но, слава богу, жив.
— А кто это? — робко поинтересовалась хозяйка, видя мое волнение.
— Мои друзья, из нашего времени, — кратко ответил я. — Оля, что случилось?
— Да вот эти вахлаки на нас напали! — возмущенно сообщила девушка. — Набросились, как бандиты!
Дубова возмущенно тряхнула головой и разметала по плечам волосы. Крестьяне, как завороженные, уставились на нее.
— Никак баба?! — то ли испуганно, то ли восторженно произнес один из них, с удивлением рассматривая одетую в куртку и джинсы девушку.
— Точно баба, — оторопело подтвердил другой. — А мы-то думали варнаки или, — он с надеждой оглянулся на слугу Максима, брезгливо наблюдавшего за всем этим переполохом, и старательно произнес слышанное от того слово, — кикайцы.
Я не стал объясняться с деревенщиной, тем более, что к нам уже спешила кормившая меня завтраком горничная с гобеленом. Я вырвал у нее из рук полотно, расстелил его на дне телеги рядом с Гутмахером. По моей команде мы с крестьянами переложили ученого на материю.
— Берите за концы, — приказал я смущенным помощникам. — Подняли!
Аарон Моисеевич, пока мы несли его в дом, так и не пришел в себя. Судя по фингалам на лице, прежде чем взять в плен, крестьяне его сильно побили. Мы внесли его в комнату на первом этаже и осторожно переложили на широкий диван.
— Я сейчас пошлю за доктором, — взволнованно предложил Александр Иванович, растерявшийся от такого напора событий.
— Пока не нужно, — остановил я его, — попробую сам разобраться. Лучше распорядитесь, чтобы все вышли из комнаты, а вы, — строго приказал я мужикам, — чтобы не болтали лишнего!
Мужики согласно закивали головами.
— Да, да, конечно, никому ничего не говорите, — поддержал меня генерал. — Сейчас вам дадут на водку.
— Арик, что эти гады с тобой сделали! — вдруг вмешала в общий ор визгливый крик Ольга. — Куда они подевали наши вещи! — дополнила она вопль души меркантильными счетами.
— Все, вашство, в целости, вы не сумлевайтесь, — ответил один из мужиков. — Нечто мы без понятия, не тати какие…
— Да, в целости! А где, я тебя спрашиваю, мой чемодан! — уперла руки в бока Ольга.
— А ну все вон отсюда! — закричал я на распоясавшуюся компанию, выгоняя лишний народ из комнаты.
Гутмахер, между тем, неподвижно лежал на диване, не подавая признаков жизни. Я еще раз проверил у него пульс, вытянул над ним руки и начал сосредотачиваться.
За то время, что я не занимался экстрасенсорной практикой, кое-какие нюансы состояния больного я перестал чувствовать, но, в общем, навыки к лечению у меня сохранились. Судя по ощущениям, ничего страшного с Аароном Моисеевичем не произошло, во всяком случае, серьезных травм у него не было.
Я закрыл глаза и сосредоточил все внимания на ладонях. Через минуту меня начало трясти и, когда прошел пик нервного возбуждения, навалилась обычная после сеанса слабость. Я расслабился, немного отдохнул, а потом вновь сконцентрировал на руки всю свою нервную энергию. Напряжение сделалось непереносимым, и я начал терять чувство реальности. Вывел меня из транса голос Гутмахера:
— Алексей, это вы? Что со мной? Слава богу…
Я расслабился, несколько секунд отдыхал, и только тогда, когда нервное напряжение прошло, открыл глаза. Аарон Моисеевич лежал все в той же позе, но вполне осмысленно смотрел на меня.
— Что у вас болит? — спросил я, преодолевая подступившую к горлу тошноту.
— Голова, — членораздельно ответил больной. — Меня, кажется, стукнули чем-то тяжелым по голове.
— Закройте глаза и ни о чем не думайте, — распорядился я и как бы обхватил его голову руками в сантиметре от волос.
Теперь мне было не так трудно. С головой у Аарона Моисеевича, за исключением здоровенной шишки, все было в порядке. Однако, вскоре силы опять меня оставили. Тогда я сел на диван рядом с больным и спросил:
— Как вы теперь?
— Прекрасно! — ответил Гутмахер своим прежним, напористым голосом. — Как это я раньше не додумался измерить ваше биополе! Что, собственно, произошло, и где Олюшка?
— Это я должен вас спросить, что произошло, как вы сюда попали?
— Что с Олюшкой? — повторил престарелый влюбленный.
— Она в соседней комнате, отбирает у мужиков свой чемодан. Так что, все-таки, с вами случилось?
— Собственно, ничего особенного, наша обычная российская безалаберность. Милиционеры нечаянно подожгли дом и нам, чтобы не сгореть, пришлось переместиться следом за вами.
— То есть как подожгли?
— Ну, как обычно бывает, не соразмерили силы, немного перепили и устроили сначала драку, а потом пожар.
— А вы куда смотрели? Вы же могли ими управлять?
— Что делать, — миролюбиво ответил Гутмахер, — в тот момент, был занят…
— Что значит, занят! Вам поджигают дом, а у вас нет времени это предотвратить!
— Вы зря возмущаетесь, Алексей, у каждого человека бывают такие возвышенные, интимные моменты…
— Все понятно, — перебил я. — У вас с Ольгой начался медовый месяц…
— Только давайте без пошлых намеков…
— Давайте, — согласился я, — заодно придумаем, что нам теперь делать. Если ваш дом сгорел, то как мы вернемся назад?
— Об этом я подумать не успел, все так быстро произошло, а потом на нас напали эти смешные крестьяне… Впрочем, выход всегда можно найти, что-нибудь придумаем… А где мы, собственно, находимся?
— К счастью, у моих предков, иначе…
— Да, я уже понял, что к чужой культуре без посторонней помощи сложно приспособиться, — легкомысленно произнес профессор и потер ушибленное место. — Надеюсь, ваши родственники приличные люди?
