– Ну, попробуем. – Вольф усмехнулся в усы. – Есть у меня на примете семейство кабанчиков, козлы…
– А медведя? Медведя у тебя на примете нет? Да поматерее! Чтобы немчура этот до пенсии трофеем гордился!
– Ух ты, как загнул! – охнул егерь, принимая из рук Паши очередную рюмку. – Медведя ему подавай…
– Вольфыч, ну? Ты пойми, от тебя сейчас зависит, срастется у моего босса с этим фрицем или нет! Поможешь?
– Ладно, – опустошив рюмку, пообещал Вольф, – подыщем вам медведя. Сколько человек-то ждать? У меня тут не царские палаты.
– Так, – начал загибать пальцы детина, – старик немец с двумя телохранителями, Петр Семеныч и Серега.
– Значит, вместе с нами семеро, – прикинул Вольф, – поместимся как-нибудь.
Ближе к вечеру, когда стол уже был сервирован не хуже чем в столичном ресторане, во двор въехал еще один джип. Двери машины синхронно открылись. С переднего сиденья, отдуваясь, сполз на землю тучный седоволосый мужчина.
– Здравствуй, Петр Семеныч! Здравствуй, дорогой! – первым поздоровался Вольф.
– И тебе того же, Вольфыч, – Петр Семеныч по-барски вальяжно протянул руку егерю. – Как тут у тебя? Зверье еще не перевелось? – хохотнул Пашин босс. Его необъятный живот всколыхнулся.
Из-за домика егеря появился Паша, сжимая в руках аппетитно скворчащие шашлыки, еще исходящие жиром. Взмахнув шампурами, Паша крикнул:
– Петр Семеныч, а у нас уже все готово! Прошу к столу! Мы тут с Вольфычем для начала под навесиком накрыли, а как стемнеет – переберемся в дом!
– Годится! – довольно прогудел Петр Семеныч. – Вольфыч, я тут тебя хочу с одним хорошим человеком познакомить…
Пока они разговаривали, из машины, опираясь на предусмотрительно подставленные телохранителями руки, выбрался худющий старик. Его абсолютно лысый череп обтягивала желтая пергаментная кожа, покрытая старческими пигментными пятнами. На узком костистом лице с тонкими бескровными губами промелькнуло подобие добродушной улыбки, когда Петр Семеныч представлял иностранного гостя Вольфу. Старик, тяжело переставляя больные артритом ноги, подошел к егерю.
– Иоганн Брунер! – хрипло каркнул старикашка, его пронзительные черные глаза словно два маленьких буравчика впились в егеря. – Тайга! Карашо!
Нехорошее предчувствие посетило Вольфа, когда он заглянул в бездонные глаза старого немца. Пес кашлянул в кулак, пытаясь справиться с волнением, и ответно расшаркался:
– Путилов. Можно просто Вольфыч.
– О! – воскликнул старик. – Вольфывичь? – коряво повторил он. – Вольф! Немецки имя! Волк! Хищник! Карашо! – довольно ощерился немец, затем степенно кивнул егерю и пошел вслед за Петром Семенычем к столу.
08.08.1946 г.
Нюрнберг.
Заседание Международного военного трибунала.
Допрос свидетеля Вольфрама Зиверса.
– Свидетель, повторяйте за мной… – Хорошо поставленный голос председателя четко и внятно, словно забивая гвозди в крышку гроба подсудимого, зачитывал слова присяги.
Эти граненые, словно могильные камни, слова вялым эхом подхватывал человек с потухшим взглядом, съежившийся на жесткой скамье в ожидании каверзных вопросов обвинения.
– Слово предоставляется мистеру Джонсу – представителю обвинения от Великобритании, – отчеканил председатель.
Обвинитель поднялся со своего места, чопорно поприветствовал присутствующих и начал допрос:
– Вы – Вольфрам Зиверс[9], бывший штандартенфюрер СС, с 1935 года занимающий пост имперского директора «Аненербе»{9}?
Обвиняемый нервно дернул щекой и произнес:
– Да.
Джонс удовлетворенно кивнул. Вопросы посыпались на обвиняемого словно из рога изобилия. Они касались многочисленных опытов СС над заключенными концлагерей. Джонса интересовало многое: сколько человек было убито в ходе опытов, какова судьба Страсбургской коллекции скелетов[10] доктора Хирта{10}, какое отношение имел обвиняемый к исследованиям, проводимым на живых людях. Зиверс все отрицал. Он утверждал, что осуществлял лишь общее руководство «Наследием предков», насчитывающим более пятидесяти научно-исследовательских институтов, не вдаваясь в частности. Он отрицал свое непосредственное участие в зверствах, воплощенных в жизнь в концлагерях Дахау, Освенцим, Натцвайлер и других, не менее известных институтах смерти. Зиверс пытался переложить свою вину на других, обвиняя во всех грехах рейхсфюрера СС Гиммлера, профессора Хирта, адъютанта Гиммлера – Брандта, гауптштурмфюрера СС доктора Рашера[11], Гравица[12], Плетнера[13]… А он, Зиверс, занимался лишь изучением духовных и исторических традиций германской расы, археологией, поиском сакральных знаний Шамбалы, Агарти и Святого Грааля.
Но обвинителя не так просто оказалось обвести вокруг пальца. На каждое заявление бывшего руководителя «Аненербе» о собственной невиновности в том или ином преступлении он с глубочайшим удовлетворением от хорошо проделанной предварительной работы доставал из пухлой папки очередной документ, уличающий подсудимого в лжесвидетельствовании. В какой-то момент Зиверс понял, что все его старания выйти сухим из воды напрасны. Его никто не спасет, ни соратники по партии, ни друзья, ни даже сам Господь Бог, в которого Вольфрам уже давно не верил. Это конец. Конец всему: планам, амбициям, будущему, жизни… Осознав весь ужас своего положения, Зиверс решился. Терять ему было нечего, и он решил пролить свет на то, чем в действительности занималось «Наследие предков». Все обвинения трибунала, предъявленные бывшему руководителю «Аненербе», были смехотворны по сравнению с истинными целями и размахом проекта. Штандартенфюрер решил уйти из жизни (в том, что его казнят, он уже не сомневался), погромче хлопнув дверью. Он решил остаться в истории не примитивным маньяком, одним лишь росчерком пера отнимающим сотни, пусть даже и тысячи жизней, а преданным адептом идеи, оценить которую в данный момент способны лишь посвященные! Ну ничего, сейчас он откроет глаза всем этим мелким людишкам, считающим, что они вправе судить… Зиверс расправил плечи, горделиво задрал вверх подбородок. Его глаза зажглись мрачным маниакальным блеском.
– Ваша честь! – решительно обратился он к председателю звенящим он напряжения голосом. – Я вынужден просить трибунал разрешить мне сделать личное признание!
Джонс удивленно взглянул на обвиняемого – он не ожидал такого поворота событий.
– Трибунал считает, что вы можете говорить в этом отношении все, что хотите! – ответил Зиверсу председатель.
