Нельзя сказать, что в коллекторе было уютно, но видывал я места и похуже. Фонарь я пристроил на какую-то загогулину на лестнице и принялся вдумчиво пеленать добычу.
В кармане у меня всегда лежал тридцатиметровый моток «струны» — тонкого шнура из конского волоса, сердцевиной которого была проволока. Товар недешёвый в изготовлении и в мирной жизни не сильно нужный, но в деревне Пятниха под Лихославлем наладили массовое производство для нужд Следопытов и прочего бродячего люда, и «пятнихинская струна» стала известна в радиусе пары тысяч километров. На сердцевину тамошние мастера пускали жилки из телефонного кабеля, пара вагонов с которым была ими «приватизирована» на железнодорожной станции Лихославля, а конский волос товар расхожий, тем более что мастера не жмотничали и давали за него местным поставщикам хорошую цену.
Вставив между руками и спиной пациента его же собственный «Галил» (без патронов, естественно!) я привычно обвязал его шнуром так, чтобы кисти рук были у него перед грудью. В рот ему вставил кляп из его же кепи. Теперь можно и подождать…
Я почувствовал, как «струна», намотанная на мой палец натянулась, и включил фонарь.
«А, несладко тебе, милай! — шнур натянулся ещё сильнее, как будто я вываживал крупную рыбу. — Вот теперь можно и глаза открыть».
Мой пленник скорчился, пытаясь проморгаться после того, как луч фонаря резанул по его глазам. Придти в себя после пары часов темноты и комфортного беспамятства и получить в лицо луч яркого света — неприятно, что и говорить. Постепенно зрение вернулось к нему, и он исподлобья попытался осмотреться.
— Спокойнее, Томас, спокойнее! — при звуках моего голоса он замер.
Вы можете спросить, откуда я знаю его имя? Элементарно, Ватсон! (именно через «В», а не зарубежное «Уо», так у нас говорят!) Начальники своего подопечного вызывали по радио? Вызывали. А рация-то у меня! Причём если первые пять раз они звали его по позывному, «Поорис», что по эстонски значит «Вихрь», то потом плюнули на конспирацию и стали звать по имени. Добавляя, впрочем, и весьма нелестные эпитеты вроде «ленивый пёс» и «тупоумный засранец». Я в эстонском не особо силён, но ругаться умею и объясниться в корчме — тоже. Потом, осознав, что их «вихрь» куда-то унесло, терзать радиоэфир прекратили и даже с волны ушли. А минут через пять, покумекав, неожиданно вызвали меня на том же канале:
— Заноза, это Михаил Владимирович Поддубный. Ответь.
«Ха, нашли карапуза! — мне даже стало смешно от наивности оппонентов. — Я отвечу, вы пеленг возьмёте и через десять минут вокруг лёжки будут топтаться человек двадцать, потрясая стволами… Держи карман шире, Владимирович!»
Погундев в рацию минуты три, «Дуб» перешёл от увещеваний к угрозам. Довольно банальным и неизобретательным, надо признать. Обстоятельно, но без огонька в голосе, он рассказывал, что со мною сделают, когда поймают. Потом перешёл на семью. Потом опять вернулся к увещеваниям… Надеюсь, наши ребята, что за эфиром следят, всё тщательно записали. Жаль сейчас не старое время и нельзя привлечь к ответственности, за «угрозы сотруднику при исполнении». Наконец радиоспектакль без заявок слушателей закончился, и я остался в тишине и темноте. И даже смог вздремнуть минут сорок в «полглаза».
* * *
К моему удивлению, беседа с Томасом-«Вихрем» прошла, как говорится, «в тёплой и дружеской атмосфере». Тертый наёмник и «человек войны» кочевряжится не стал, и довольно откровенно рассказал мне, что знал.
Первое время он привыкал к своему новому положению, украдкой пробуя путы на разрыв, но, оценив качество моей работы, сник. На принятие решения ему потребовалось секунд десять, не больше. Коротко промычав что-то неразборчивое, он аккуратно, мешала удавка на шее, мотнул головой, приглашая меня к диалогу.
— Ну, Вихрь, что мне хорошего, доброго и умного скажешь? — спросил я, вытащив кляп из его рта.
— А ты хороший боец… — попытался подлизаться ко мне пленный. — Как легко меня взял!
— Знаю… — жеманничать, как и вестись на лесть, я не стал. — Что же вас не предупредили, на кого охотитесь?
— Мы вообще не должны были тебя ловить, это эти… идиоты, что с Бергом всё испортили.
— С каким таким Бергом? — поинтересовался я новым действующим лицом.
— Вы его «Тупом» называете…
Я попытался вспомнить кто такой этот «тупой», но быстро сообразил, что это «Дуб» с эстонским акцентом. Причём акцент был не нарочитый, просто Томас несколько нервничал, вот и произнёс ключевое слово неправильно.
— Они заверили, что возьмут тебя легко, словно конфету с полки. Кто же знал, что ты такой ловкий? Ну, а потом Берг нам снова не сказал, что главного… Как это по-русски? Объект, вот! Упустил. Сказал, пёс, что местный проводник убежал, который к Занозе привести нас должен.
— Так, понятно… А ты сам кто? Кайтселит или армия?
— Ни то и ни другое. «Вольный стрелок».
— Какая команда? — крупные объединения наёмников я знал все от Таллина и Вильнюса до Киева и Воронежа.
— «Белые дрозды». Значок в кармане, — и он покосился на свой нагрудный карман.
Покопавшись там, я действительно нашёл какую-то металлическую бляшку.
«Ага, Вуди Вудпеккер ошкуренный»[33], — смешно, но данная группировка в качестве опознавательных знаков использовала силуэт заокеанского мультяшного дятла! От большого ума, видать. Или чувство юмора у основателей клана такое было, а под рукой пара ящиков значков детских оказалась. Кто сейчас знает?
— А не заливаешь ли ты мне, Томас, по прозванию «Вихрь»? Когда контракт подписал?
— Семнадцатого мая.
— А ехали как?
— Даугавпилс, потом Великие Луки, ну а сюда уже через Ржев выбрались.
«Сегодня у нас двадцать второе число… Это что же, они караваном тысячу с лишком километров за пять дней проехали? И ещё успели тут пообжиться? Сказки и ненаучная фантастика!»
— Вот я и говорю, врёшь ты всё… — лениво проговорил я и вытащил из кармана трофейный мультитул. — И, чтоб тебе легче было, я представлюсь… Занозой меня зовут.
Парень дёрнулся, что в его положении не очень получилось:
— Ты сын Беса! — приятно, когда так далеко о тебе и твоей семье знают столько подробностей, чёрт возьми!
— Верно, знаешь. И понимать должен, что в радиусе полутысячи километров никто тебе не поможет, а мне претензии предъявлять не будет, верно? — где-то в глубине души я даже сочувствовал этому парню, но жизнь у нас такая. Дикая и к чужакам немилостивая. Мы тут все не ангелы, но, по крайней мере, в беженцев никто из гаубиц не палил и огнесмесью их не поливал, как некоторые. Может именно поэтому наши вожди с югороссами и не задружились ещё. И новгородцы тоже. Простить не могут, невзирая на экономические выгоды. Целесообразность целесообразностью, но и звереть не дело совсем. Нам в этом плане полегче пришлось, не спорю — поток беженцев меньше был, но ведь и по Твери жахнули, химкомбинат разнеся, да и из Москвы с Питером отдельным горемыкам выбраться удалось. «Отдельным» — это я немного преуменьшил. Тысячи их были. Тысячи. А первые две зимы пережили сотни. Так что миндальничать не время и не место. И не я на полях Эстонии резвиться пришёл, а парень этот в наши болота залез.
