Все рассмеялись. Я почувствовал, что мне никто не поверил, хотя у меня уже был подготовлен план уничтожения Берии, причем без большого риска.
Итак, вечером я был уже в Тбилиси, но подумал, что надо бы обязательно побывать в Москве на первомайском параде. Я быстро доехал до штаба Закав¬ казского военного округа, взял «Победу» и отчалил в Миха-Цхакая. Попутно заехал в Кутаиси к Маглоперидзе, и мы направились вдвоем сразу к «тете», но, уже почти подъехав к ее дому, передумали, вечером нечего ее терзать с этими документами. Я не рассказал ничего о «тете». Эта «тетя», как и «дядя», была не немкой, а еврейкой, домик свой она арендовала, о чем мы узнали на следующий день.
Двадцать шестого апреля пятьдесят второго года мы приехали к ней пораньше. Не доезжая до дома, увидели, как «тетя», нафуфыренная, в туфлях на высоком каблуке, элегантной шляпке и джемпере, с красивой сумочкой в одной руке, и в другой — с чемоданом, не из легких, торопится к автобусной остановке. Мы поравнялись с ней и предложили сесть к нам. Она категорически воз¬ разила и попыталась бежать. Но Маглоперидзе схватил ее за руку, и она остановилась.
— Что вы от меня хотите? — гаркнула она, — я буду жаловаться в милицию.
А милиция в пятнадцати шагах от нас, и уже двое подходят к нам. Разумеется, они и сопроводили «тетю» в милицию. Мы рассказали начальнику милиции, кто мы и почему встречали эту «тетю», и то, что она является английской шпионкой. Попросили их обыскать ее дом и содержимое чемодана и сумочки.
Когда подошли к дому, там уже нас встречали истинные хозяева, которые ей сдавали этот домик в аренду. Обыскивать дом не пришлось, так как бумаги, которые нас интересовали, были целы, и хозяева не успели по поручению «тети» их сжечь. У «тети» оказалось пять паспортов, в том числе один настоящий, и мы узнали, где она была прописана: УзССР, ул. Шота Руставели, дом двенадцать, квартира сто двадцать два. Звали ее Крейтман София Львовна, 1904 года рождения. С Хелен Бреун они познакомились в Ташкенте в пятидесятом году. С этого же года она и стала «тетей» и переехала жить в Миха-Цхакая. Возиться мы с ней больше не стали, а передали в группу КГБ, которая занималась всей шайкой Лаврентия Берии. Пробыли мы в Цхакая, Самтреди и в Кутаиси дня два, и я улетел в Москву. В Москве переоделся, получил документы и поехал на новое место службы. Это часть по строительству дорог. Там о моем прибытии уже знали — то, что приедет сержант Жеребчиков Г. П. для дальнейшего прохождения службы. Приехали мы туда с командиром седьмой дивизии, генералом Истоминым. Обговорили с командиром части Соколовым насчет моих увольнительных и уехали опять в Москву.
А тридцатого апреля встретились с Г. К. Жуковым, и я признался ему, что очень хочу пройти в офицерском строю на параде Первого мая по Красной площади. Он засмеялся и сказал:
— Да ведь ты в строю ходить не можешь, а там, брат, на пятку наступят, и весь строй можешь нарушить. Пойдем на праздник вместе и поднимемся на Мавзолей вместе.
— Да разве мне можно? — возразил я.
— Как раз тебе-то, тезка, и можно, а там такая… будет стоять, махать людям. Приветствовать, но через зубы. Что тебе говорить, ты и сам во многом уже успел разобраться. Хочешь, я Сталину позвоню и скажу, чтобы ты стоял на трибуне Мавзолея В. И.
Ленина? — и тут же набрал телефон и говорит: — Вот приглашаю нашего азиатско-грузинского героя завтра подняться на трибуну Мавзолея, а он боится. Да, да, я так и скажу.
Так мы и договорились, я надену форму капитана, беру свое удостоверение СВПК, поднимусь на трибуну с правой стороны, где стоят передовики производства.
— А сейчас куда? — спросил меня Жуков.
— Да поеду к дядьке, а завтра буду на площади.
На Красную площадь я пришел так рано, что меня раз пять патрули задерживали; когда я показывал свое удостоверение и объяснял, что впервые буду присутствовать на параде, да к тому же на трибуне — они быстро от меня ретировались, как от прокаженного. Вся Москва празднично сияла и шумела. С самого раннего утра из уличных динамиков гремела музыка: «…Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» На подходе к Красной площади шли толпы людей, все они пели, смеялись, на лицах радостные улыбки. Несли алые флаги, транспаранты «Слава советскому народу!», «Да здравствует товарищ Сталин!» и всякие другие плакаты, прославляющие советскую страну. И это не было продиктовано страхом или приказом. Это было массовое воодушевление людей, сотен тысяч, миллионов.
Сегодня только и пишут, что сталинские времена были кровавыми, что люди жили в страхе и нищете. На самом деле, это чистая ложь. Не хочу и не буду оправдывать расстрелы и отправку в тюрьмы невиновных. Это было и этого не должно быть никогда. Но нельзя обвинять в этом исключительно Сталина и, тем более, систему государственного строя того времени. Если уж такой свирепый злодей, как Лаврентий Берия, был у власти, без невинных жертв не обойтись. Именно он и его Услужливые исполнители и создали кровавый ореол сталинскому времени. А государственный строй был справедливым. Каждый рабочий ежегодно за счет профсоюза отдыхал с семьей на Черном море. Не было роскоши. Даже у самого Сталина. У него вообще ничего не было. Кроме двух пар сапог, двух френчей защитного цвета и пары казенных дач. У людей не было роскоши. Но не было и нищеты. По помойкам не лазили бомжи. Да и бомжей практически не было. Воры и чиновники не отбирали квартиры у беззащитных стариков, пусть даже и пьющих от тоски и бедности. Это происходит сегодня, когда у помойки нищий пенсионер, пряча глаза, подбирает не рваные туфли среди добра, выброшенного богатеями, ставшими таковыми, в большинстве своем, по воровской ловкости и подлости человеческой. А тогда был праздник, настоящий, душевный и искренний.
Да разве способны нынешние демофашисты, именующие себя демократами, устроить такое торжество — торжество миллионов советских людей? Нет! Эта нынешняя бездонно-утробная команда способна только сеять раздоры и смуты между народами, воровать и разрушать. Эти нынешние стяжатели не обладают истинно человеческим сознанием. Им еще надо прожить изолированно от других народов две-три тысячи лет, только тогда они, может быть, поймут, что такое истинный человек и в чем бывает истинная человеческая радость!
Время тянулось долго, через Красную площадь стали проходить колонны, а я все смотрел. Когда там, на трибуне, будет много народа, тогда и я туда тоже поднимусь. Стоял я у кремлевской стены и ждал. И когда народ пошел к Мавзолею, я поднялся по ступеням и занял место сбоку, с правой стороны во втором ряду.
Но когда пошли колонны, когда все кричали «Ура!», я сам так орал, что наверное, меня слышала вся площадь. Это был мой первый праздник Первого мая в Москве!
Закончился парад, я иду, как потерянный, по Красной площади. Чувствую, меня кто-то рукой хлопает по плечу, поворачиваюсь, а это — Александр Васильевич Гущин и полковник Баранов Сергей Иванович. Они были в гражданском, поздоровались и предложили мне тоже пойти в штатский костюм переодеться.
— А где я его возьму?
— Пойдем, сейчас найдем все.
Пошли мы на Лубянку в костюмерную. Я померил штук пять костюмов, и один костюм подошел мне, да так, как будто для меня и был сшит. Я быстро переоделся, поменял все: рубашку, галстук; сдал свое военное, повесил в шкафчик, а Александр Васильевич обратился к хозяину костюмерной:
— Константин Иванович, этот шкафчик закрепите за ним, мы зайдем числа третьего-четвертого мая, потом еще переговорим.
Мы все втроем вышли и пошли в метро. Оказалось, что Сергей Иванович при¬ гласил нас в гости. Жил он со своим семейством на Новокузнецкой. Так я оказался в гостях у полковника Баранова.
Познакомили меня с женой Леной и дочкой Лизой. А когда я спросил Лизу, как ее зовут, она ответила: «Лизонька». Мы очень хорошо посидели, вечером сходили на «Лебединое озеро» в Большой театр, на ночлег разошлись по разным квартирам. Мы с Александром Васильевичем были холосты, но по разным при¬ чинам: я еще был зелен для такой обузы, как семья, а у Александра Васильевича женитьба не входила в план его оперативной жизни. Договорились, что к одиннадцати ноль-ноль вернемся сюда же, к гостеприимным хозяевам Барановым, и разъехались.
Второго мая, не успели мы зайти в квартиру Сергея Ивановича, как раздался телефонный звонок. Подошел хозяин, то есть Сергей Иванович. Поприветствовал, поздравил с праздником и пригласил:
— Сережа, забегай, я здесь не один. Познакомишься.
Оказалось, звонил генерал-майор Соловьев Сергей Ильич, они с Барановым были закреплены от СВПК за дачей Сталина.
Но не Сергею Ильичу пришлось ехать к нам, а нам уехать по службе — Баранов и Соловьев выехали на дачу Сталина, а мы с Александром Васильевичем — к Жукову Г. К. Когда зашли к Жукову в кабинет, у него сидели два офицера: старший лейтенант и майор. Мы поздоровались и познакомились с ними. Эти офицеры посменно «пасли» Хелен Бреун. Как я и предполагал, жить она поселилась у Берии. По утрам за ней приезжал автомобиль «Победа» из автопарка НКВД. Уезжала она часов в одиннадцать. Дважды она ездила в английское посольство. Кого-то провожала из аэропортов: двух человек из Домодедово в Ташкент, два раза по одному человеку из Шереметьево в Норвегию. Бывает она в Лапасне, часто в Подольске. Три раза приезжала домой вместе с Берией. Все встало на свои места. Следы Бреун привели нас к Лаврентию Берии.
