Снаружи было прохладно: в районе плюс десяти, и я первый раз увидел работающую печку в салоне авто. Всё же, несмотря на глобальное потепление, это был февраль на Урале. Вокруг возвышались леса: в основном, лиственные и в основном с голыми ветвями, но на многих уже виднелись зелёные почки, а лесная подстилка и кустарники и вовсе, похоже, не расставались с листьями на зиму. Вскоре широкая трасса от города закончилась, и показался «Арамиль» — местный аэропорт. Мы свернули на парковку для «ВИПов», для чего пришлось предъявить паспорт, Василий взял сумки и повёл к вестибюлю.
Огромное здание было стилизовано под кирпичную горнозаводскую архитектуру, а внутри, как это обычно бывает, разделялось на несколько зон. Тут же подбежало четверо — трое парней и весьма симпатичная девушка. Никаких особых процедур досмотра не было. Вежливо спросили про оружие и наклеили пломбу на дуло, выдали распечатанные с переносного принтера билеты, а затем принялись регистрировать багаж. Василий передал наши сумки носильщику, распрощался, и нас отправили в зал для почётных гостей.
— Камердинерам тоже можно, — пояснил Сид. — До одного человека на рейс.
Зал оказался похожим на приличный ресторан: со столиками, к которым тут же поднесли какие-то маленькие закуски и воду в пластиковой бутылке. До вылета оставалось ещё около часа, и я решил продолжить разговор, начатый на кухне.
— Слушай, только сейчас сообразил. А ты у меня единственный крепостной, или есть ещё?
Сид усмехнулся.
— Не единственный, но первый. С четырнадцати. На восемнадцатилетие тебе папаша ещё пятерых отписал. Правда, одного из деревни ты проиграл в стрелялках. И что-то говорил про то, что проиграл ещё одну... эту, Ануку, девочку-эскимоску.
— Кому проиграл? — насторожился я.
— Понятно кому — однокурсникам своим. Бывшим уже теперь. Спасибо, что меня хоть не заложили.
Снова нахлынули флеш-бэки. Экран компьютера, то есть — рихнера. Какая-то примитивная стрелялка от первого лица, с мультяшными мифологическими существами или вроде того. Довольная морда Игоря Антуанеску, спросившего: «Ну, кого отдашь?»
И, как я вспомнил, я не отдал никого. Судя по всему, потому и случилась вся дальнейшая травля и побои — мой предшественник проявил неожиданную твёрдость характера и отказался отдавать — точнее, продавать ниже рыночной цены своих крепостных.
Рука инстинктивно потянулась к мобильнику. Сид подсказал:
— Да, там в кошельке должна быть кнопка «Свой Двор». Пару лет назад глобальную общественную сеть сделали. Правда, нормально работает только в столицах.
Не без труда нашёл запрятанную кнопку. Спустя пару секунд открылось окно следующего содержания:
«Помещик: Циммер Эльдар Матвеевич. Статус: Мельчайший (неимущий). Число душ: пятеро. Общая рыночная стоимость душ — 18640 р. Список:
— Макшеин Исидор Васильев, рейтинг — 4,89, 22 г., г. Москва, русский, среднее обр.
— Сергеева Зинаида Сергеева, рейтинг — 3,27, 72 г., г. Москва, русская, среднее проф. обр. (пенс.)
— Анканатун Анука, рейтинг — 0, 14 л., Зеленогорский край, Тунумиитская обл., Кристаллогорский уезд, эскимос, без обр.
— Анканатун Киргина, рейтинг — 4,2, 46 л., Зеленогорский край, Тунумиитская обл., Кристаллогорский уезд, общ. Нануй, эскимос, без обр.
— Бертранд Эрнест Рамосов, рейтинг — 4,1, 62 г., Петриноостровский край, Лузонская обл., Лусенский уезд, г. Лусена, тагал, высшее обр. (пенс.)»
Ниже — «Биржа вашего Дворянского дома (Московский): недоступно. Нет связи. Запросить выписку?»
Нажал на первую ссылку и провалился в досье Сида. Там была куча характеристик — холост, группа крови, заболевания, непонятный, но показавшийся знакомым параметр «сенситивность» — 0,02%, большая кнопка, а также полученный доход за месяц и за всё время. Стояла и весьма сомнительная графа «Рыночная стоимость — 8056 р.». Ниже был ещё ряд кнопок. «Заполнить табель», «Вознаградить», «Пожаловаться», «Выписать вольную (выкуп)».
— Неимущий, значит, — хмыкнул я. — Звучит не очень.
— Значит, что меньше десяти. Как и у девяти из десяти у твоего сословия. На четыре миллиона дворян — сто двадцать миллионов крепостных, примерно один к тридцати. У кого-то пять, но у кого-то — сотни тысяч.
— Кто они? — спросил я Сида, указав на список в мобильнике.
— Сергеева — учительница по французскому твоего отца, да и тебя в детстве учила. Хорошая женщина, на пенсии, живёт в Бирюлёво. Умная, но слегка... выпивает, прямо скажу. Сына похоронила. Но иногда репетитурствует, в прошлом году какие-то копейки десятины перечисляла. Она на пенсии, так что уже формально вольная, если ты об этом, просто осталась закреплена.
— А эти, из Зеленогорья и Филиппин. Что ж так раскидало?
— Дед твой по отцу Генрих Кристофорович в награду от Императора за военные подвиги получил четыре владения: в Подольске, куда мы и мчим, на Чукотке одну деревню, в Зеленогорском крае, на севере самом, где тундра и на острове Лузон, Петринские острова, они же Филиппины. От чукотского имения он при жизни ещё избавился, чтобы детям на обучение хватило. На Филиппинах ещё твой батюшка хозяйничал, там небольшая рамбутановая плантация была, но потом местный Дворянский Дом всё выкупил. Сейчас в крепостных остались только управляющие — вот тебе одного пенсионера и приписал, бывший бухгалтер, сейчас математику в школе преподаёт.
— То есть работающий? А почему тогда десятины ноль за год?
— Ха, не, барин, ты точно.. не с нашей планеты, — Сид достаточно громко поставил стакан из-под фруктового нектара на стол. — Потому что это Петрины. У них после бунтов в девяностые льготы у крепостных, все налоги идут в губернскую казну на эти... инфраструктурные проекты. Иногда только при сверхприбылях Дома перечисляют дивиденты, ну, как с акциями, копейки. К тому же этому мужику уже за шестьдесят, там и в наших губерниях льготы полагаются.
— Хорошо, допустим. А Зеленогорье. Ты сказал — тундра?
— О, да. Эти двое мамонтоводы.
Сид прищурился, словно проверял и собирался насладиться моей реакцией.
— Мамонто... что?! Мамонтоводы? Они же вымерли?
— Ага. В шестнадцатом веке ещё, считалось, что вымерли окончательно в Зеленогорье. Но в 1940-ых нашли на острове Врубеля последнюю популяцию, двадцать штук. Сейчас расплодили, уже около сотни фермерств, в основном инуитам отданных. Одним из них владеет ваш батюшка, всего человек пятнадцать там. Вот, двух, мать и девушку, приписал к тебе на восемнадцатилетие.
— Понял. Круто, конечно. Но почему именно их?
— А ты загляни в профили. У девочки сенситивность выше средней среди наших дворян чуть ли не втрое. У северных народностей очень распространена такая аномалия. Как и у японцев, как и у антарктических. Эту девочку бы по-хорошему вывезти да обучить на сенситива... О, смотри!
Сид понизил голос и указал куда-то в толпу. Там я увидел роскошную женщину лет сорока в коктейльном платье без бретелек, с пышной, буквально готовой выскочить из декольте грудью. Признаться, грудь была первым, что я заметил. но после взгляд упал на небольшое, меньше кошки существо, сидящее на плече. Сперва я принял его за странного попугая, но секунду спустя холодок пробежал у меня по спине.
Я разглядел четыре когтистые лапки и тонкие перистые крылья затейливой расцветки. Морда напоминала одновременно и птичью и звериную. Когда женщина поровнялась с нашим столиком, животное в упор посмотрело на меня, приподняло крылья и выдало громкую, затейливую трель, похожую на голос мармозеток.
— Грифон, — подтвердил мою догадку Сид. — Новозеландский карликовый, если не путаю. Очень редкий, В Австралии, вроде бы, такие не водятся.
Мамонты... Грифоны. Я надеялся, что мир окажется несколько проще и понятней. Но ждать этого, похоже не приходилось.
Остаток времени я провёл, читая переписку бывшего хозяина моего тела. Обнаружилось письмо от управляющего моего деда по матери, Альберта Эльдаровича. Там говорилось о передаче в подарок некоего Ивана Абрамова — молодого сельского фельдшера где-то из-под Казани. Спросил про него у камердинера, тот ответил:
