— Они же зимой от холода и голода могут погибнуть! –– Последние слова сержанта меня поразили.
— Прошлые зимы не погибли и тут не погибнут, ваша светлость. Возьмём, а они смуту поднимут? Тогда что? –– Леонов буквально вонзил в меня свой взгляд. –– Все погибнут, и мы и они.
— Да сержант, жестко ты вопрос ставишь, — обычно он избегал и людей и разговоров, а тут гляди как разговорился.
Леонов как бы прочитал мои мысли и ответил мне.
— Я, ваша светлость, попович. Батюшка мой в раскол подался и на Яик ушел. А потом я целый год в крепости на цепи сидел вместе с одним образованным человеком. Он мне много чего рассказал.
— Где они сейчас? –– спросил я про мужиков– староверцев.
—Анна Петровна кормит их.
— Давай их сюда. Да, Ванча где? — наш алтаец, вернувшись с Северов, постоянно «скитался» в нижнем течении Уса, заходя вверх и вниз по течению Енисея.
— Должен сегодня вернуться на завод.
— Он один?
— Нет, с ним мой следопыт. Вести этих?
— Веди, мы на них сами сейчас посмотрим, — мы – это Петр Сергеевич, Василий Иванович, Фома Васильевич, Яков Иванович, Ерофей и я.
Через несколько минут Леонов привел наших непрошенных гостей. Худые, но чистые и накормленные. Анна Петровна не только накормила их, но и переодела. Пусть в бэушное, но добротно отремонтированное. Бороды не русские окладистые, а скорее какого-то европейского типа: короткие, щеки неожиданно бритые. Войдя в контору завода, где мы их принимали, они стянули с голов картузы, на несколько секунд замешкались при взгляде на распятье на стене, затем степенно осенили себя двумя перстами и поклонились нам в пояс.
— Я князь Григорий Крылов, а кто вы такие?
— Я Константин Москвин,— представился один из гостей. Он на чуть-чуть встал впереди своего товарища. — Мой товарищ Серафим Стрельцов. Кто ты, князь, мы знаем. С твоими, — Москвин на секунду замешкался, — товарищами уже знакомы. Наши деды жили на Москве, а потом ушли на Ветку. Мы с Серафимом уже там родились. Когда генерал Малов с солдатами разорил Ветку, мы в Стародуб не пошли, — наш гость повторил, то что рассказал Леонов, с небольшими не существенными подробностями. Закончив рассказ своим спасением, старообрядец посмотрел на своего товарища, тот молча кивнул. В конторе повисла тишина.
Фома Васильевич вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая разрешения говорить. Я кивнул и он спросил старообрядцев:
— А скажите, добрые люди, вы знали, что мы православные и все равно к нам пошли. Это как?
— Ваш урядник сказывал, что не все вы никониане, но церковь у вас одна и поп один, Господа бога не делите. Если дозволите сохранить наши обряды, мы подчинимся и тебе, князь, и твоему отцу Филарету, — говорил по-прежнему Москвин, второй старообрядец только молча кивал в знак согласия. Урядником он назвал Леонова.
— Хорошо, мое слово будет такое. Я согласен вас принять, если добро даст отец Филарет. Вы поедете сейчас же к нему и его слово будет последним. Согласны? — я повернулся к своим товарищам. Все молча кивнули в знак согласия. — Но у меня будет еще одно условие. Отдельной общиной жить не будите, а как все — обществом. Семьям мы стараемся ставить отдельные юрты. Если отец Филарет даст добро, с вами еще побеседует Степан Иванов, он начальник нашей канцелярии и подробно расскажет про наши законы и правила, они одни для всех. Согласны?
— Согласны, ваша светлость,
«Наверное действительно согласны», — подумал я. — «То князь, а теперь, ваша светлость».
Никаких плохих сигналов товарищ Нострадамус мне не подал и я с чистой совестью поручил старообрядцев Ерофею, а сам решил задержаться на заводе. Причиной задержки я назвал желание дождаться возвращения Ванчи, но на самом деле мне не терпелось пробежаться по цехам и посмотреть как идут дела.
Отчеты с завода я читал ежедневно, но одно дело отчеты, а совсем другое увидеть все вживую и потрогать кое-что руками. Тем более, что о некоторых экспериментах и задумках докладывалось не сразу, а когда уже был результат. Петр Сергеевич сразу же предупредил меня, что к Лаврентию сейчас лучше не ходить, он настолько занят чем-то очень ответственным, что попросил даже выставить караул возле своей мастерской.
— О, как у нас дела идут, —выслушав Петра Сергеевича, я изобразил удивление. — Но что же не будем тревожить маэстро. Как он кстати?
— Замечательно, два-три шага уже сам делает. Оказывается он умеет смеяться, а свою лупоглазую принцессу хочет под венец вести. Иван сказал, как только сегодняшнюю работу выполнит, сразу поедут к отцу Филарету, — такие новости про Лаврентия слышать было очень радостно.
— Ну, дай Бог. Так что покажете, Петр Сергеевич?
— А что хотите, Григорий Иванович, то и покажу.
— Тогда сердце нашего завода, огненную машину.
Работы на паровой машине шли даже как-то рутинно, не было чувства трудового огонька и задора, а был дух какого-то немецкого педантизма и армейской строгости, когда все ходят по струнке.
— У вас тут прямо, — я сжал кулак, помогая себе подобрать слово.
— А как же вы хотели бы, ва-ша светлость? — спросил Петр Сергеевич. — Тут же точность механизма важна. А у нас, как в хорошем войске, каждый солдат знает свой маневр.
— Да это, сударь вы мой, на самом деле хорошо. Сроки, проблемы?
— Проблема одна, рабочие руки. Сроки? — Петр Сергеевич наклонил голову на правое плечо. — К Рождеству будет, просто уверен будет.
— А ты, Петр Сергеевич, каждую ночь дома ночуешь?
— Да куда там! Бывает вместе с кузнецами по паре суток отсюда не выходим.
— И как твоя Анна Сергеевна?
— Терпит, она у меня золото, тем более ей тоже приходиться крутиться, дом, дети, а еще занятия в школе. Мы расписание скорректировали и редкий день, когда не занимаемся. Тимофей отчеты по каждому занятию требует, это тоже её хлеб. Отчеты Степану, тоже она. Ты, ваша светлость, такую бюрократию развел, прямо, — Петр Сергеевич развел руки, показывая какую.
— Бюрократия, Петр Сергеевич, это не бранное слово, а система управления, она подразумевает под собой систематизацию и порядок получения информации и прочего. Попрошу, вас сударь, запомнить это.
— Какой же ты, Григорий Иванович, серьёзный. Даже пошутить нельзя, — Петр Сергеевич изобразил обиду.
— Почему же нельзя, можно. А еще можно показывать, что вы там в мешке прячете?
— В каком мешке? — не понял меня Петр Сергеевич.
— С сюрпризами, Петр Сергеевич, в мешке с сюрпризами.
В мешке действительно отыскался сюрприз. Среди наших ружей была английская двустволка. Петр Сергеевич крепко подумал и за три дня сделал из неё казнозарядное двуствольное ружье системы Паули! Система Паули естественно только в моих мозгах, а нашем мире это будет естественно система Маханова.
— Петр Сергеевич, у меня нет слов! А калибр? — в идеале калибр всего нового оружия должен быть одинаковый.
— Калибр у нас везде один, стволы где больше, пока откладываем, где меньше, будем растачивать.
— Понятненько. Вы его испытывали? — продолжил я свои расспросы.
—Конечно, ружье готово к бою, — вопрос собственно был не уместным. Петр Сергеевич не стал бы мне показывать еще не испытанное оружие.
— Отличный сюрприз. Думаю, надо будет Ванчу перевооружить. Ваше мнение?
— Не, не, не, — Петр Сергеевич поднял руки отгораживаясь от меня ладонями. — Тут вы сами решайте, мое дело ружья, да винтовки делать. Пойдемте фикусы лучше посмотрим.
Я знал, что заводская оранжерея уже закончена и естественно поспешил её посмотреть. Посаженные в большие бочки фикусы чувствовали себя великолепно. На уральском заводе когда-то была своя оранжерея, там выращивали даже ананасы и персики. Одна из работниц той оранжереи оказалась в нашем отряде. Одинокая тридцатилетняя вдова сама вызвалась работать в оранжерее. Дочь немца по имени Карл, Степаном была записана Серафимой Карловой. Мужа её кликали Буйным, за его нрав, через который он и потерял голову. Фамилию Буйная Степану просто не понравилась, а на мой вопрос про отчество, он глубоко мысленно изрек, что, когда выйдет замуж, тогда и отчество появится – Карловна.
