на родине получалось, увы, не всегда…
* * *
По окончании беседы, продолжавшейся более трех с половиной часов под скрип перьев секретарей, записывавших каждое слово говоривших, Николай, неторопливо промокнув платочком усы, с улыбкой произнес:
– В завершение нашего столь сердечного разговора и чаепития, господа, хочу высказать уверенность в том, что армия наша покроет свои знамена славой не меньшей, чем наш доблестный, героический флот. Русские воины вновь доказывают, что они лучшие в мире, наша военная техника, созданная вашим трудом и талантом, прекрасно показывает себя в боях. Скоро эта навязанная нам война должна завершиться, враги получат по заслугам. И дай Бог, чтобы она стала последней не только во время моего царствования…
Услышав это оптимистичное заявление, Вадик про себя хмыкнул. Похоже, что в неизбежность грядущей Мировой войны Николай еще до конца не верил. Конечно, англичане себя сами покажут, сомневаться не приходится, но… Как же уже осточертело убеждать, уговаривать, доказывать очевидное для себя, но столь неявное остальным! Надоело до чертиков! Плюс до кучи все остальное прогрессорство…
Как стахановец-многостаночник крутишься. Слава Богу, здоровье пока не подводит, и еще рядом Оленька, счастье мое…
«Сопутствующий товар»: все эти льстивые, угодливые взгляды придворных в лицо и шипение в спину. Вдовствующей императрице, конечно, давно уже донесли, что я не только танцую ее дочку, но и играю германскую карту, так что удивляться не стоит. Из великих князей – «дядьев» меня никто не замечает. Демонстративно. Но так и к лучшему, пожалуй. Из ближнего круга Николая накоротке сошелся с графом Гейденом и Ниловым, хотя общение с последним иногда заканчивается проблемами для печени. Для остальных – белая ворона…
Из кабинета министров нормальные отношения сложились только с Коковцевым, Плеве, Хилковым, Дубасовым, стариком Фридериксом и, слава Богу, со Столыпиным. Но и это уже немало. С остальными – или никак, или на ножах. Еще бы, царский любимчик, всего-то флотский докторишка, позволяющий себе наглость им подсказывать, что и как надо делать… Распутина в конце концов за это и убили, не повторить бы его незавидной судьбы. И какие идиоты добровольно лезут во власть, если, конечно, не пытаются награбить побольше и побыстрее? Или фанатики типа Гитлера, или желающие любой ценой построить жизнь страны так, как им видится правильным, работяги-бессребреники типа Сталина…
Но, похоже, сегодняшнее событие поможет нам усилить свои позиции. На создание аналога ВЧК/НКВД/КГБ государь император теперь уж точно согласится. Не сглазить бы только, не дай бог. Иначе Сергей Юльевич до меня однозначно доберется раньше, чем мы до него.
Ладно, не будем пока о грустном. Хотя то, что эта хитрая лисица поняла, куда ветер дует, никакому сомнению уже не подлежит. Но при организации сегодняшней гапоновской провокации он прокололся, и притянуть его за покушение на цареубийство для серьезных профи вполне по силам. Главное, не дать ему сыграть на опережение, пустив по моему следу травных псов господина Азефа. А также не прогадать с кандидатурой. Василий утверждает однозначно: тут нужен Зубатов. Ну что ж, посмотрим, какой это Сухов… то есть Зубатов…
– Насчет детей, кстати, я вас понимаю прекрасно. – Вадика вернул в реальный мир голос Николая, который, кажется, подвел, наконец, встречу к запланированному финалу. – У меня самого наконец-то родился сын. И сейчас я бы хотел показать вам, господа депутаты, главную драгоценность моей семьи.
Из боковой двери показалась императрица со спящим младенцем на руках. Ее сопровождал дюжий матрос, который был выбран на роль «дядьки» наследника. По рядам депутатов прошел легкий восхищенный шепоток. Дети вообще умилительны, когда спят, а знать, что ты первый вне Зимнего дворца, кому показали наследника престола…
Вся депутация в едином порыве опустилась на колени перед будущим повелителем России, уютно посапывающим на руках у матери.
– Перед вами мой сын, – полушепотом произнес Николай, несмотря на недовольный взгляд шикнувшей на него супруги. – Я уверен, что у большинства из вас дома тоже есть такие же малыши. И ради них мы должны постараться при нашей жизни сделать Россию лучшей страной для жизни из всех, что только есть на Земле. А все, кто захочет нам в этом помешать, должны будут убраться с нашего пути. Или мы их просто сметем…
А теперь, господа, ступайте с Богом. Идите и расскажите русскому народу обо всем, что тут увидели и услышали. И да не оставит Господь благодатью своей матушку Россию и чад своих в грядущую судьбоносную годину.
Глава 2. Ночь в серпентарии
Санкт-Петербург.
Декабрь 1904 – февраль 1905 года
Когда «господа выборные», получив напоследок из рук государыни императрицы и великих княгинь Ольги и Ксении иконки с ликом святого Николая Угодника и нарядно расшитые мешочки с «царским подарком» – конфетами, леденцами, пол-литровым штофом гербовой, мельхиоровым столовым прибором на две персоны, а также фарфоровым блюдцем и чашкой с росписью в виде имперского двуглавого орла и царского вензеля, нестройной гурьбой потянулись из залы на выход, наступил критический момент дня.
Да, сами члены рабочей депутации были вполне удовлетворены и неформальным общением с Николаем, и данными им обещаниями. Хотя обещано-то было далеко не все из того, что Гапон со товарищи успели понаписать в так называемом верноподданническом адресе от имени столичного пролетариата. Но спокойная, доброжелательная речь и вполне доступная общему пониманию логика императора, а также время за чаем, данное аудитории на спокойное размышление над сказанным, свое дело сделали. Плюс еще и комплекс вины из-за сорвавшегося цареубийства, ширмой которого сами выборные могли оказаться, причем со всеми вытекающими печальными для них последствиями как соучастников…
Однако все еще оставались два больших «но», отделяющих от краха как эсеровско-виттевский план госпереворота с легким темзенским душком, так и безответственные, злобненькие великокняжеско-гвардейские намерения пустить бунтовщикам кровищу, свалив потом всю грязь, позор и народную ненависть на Николая.
Во-первых, пришедшие к Зимнему рабочие не знали, что главный заводила-подстрекатель Гапон сейчас вовсе не среди их делегатов, а вместе с дружками сидит под замком в подвале дворца. И его затаенная, лишь раз как-то высказанная в узком кругу по пьяному делу мечта – «А что? Была династия Романовых – будет теперь династия Гапонов!» – уже накрылась медным тазом.
А во-вторых, несмотря на своевременную раздачу собравшимся на площади газет с подробным, доходчивым изложением позиции царя и правительства по каждой просьбе или, вернее, по каждому заявленному от их имени ультимативному требованию, толпа-то на Дворцовой поредела не шибко. Попивая дармовой царский чаек, перетаптываясь на морозе и, по-видимому, добавляя кой-чего горячительного от себя, тысяч двадцать пять народу терпеливо
