— Лучший отдых, командир, это смена деятельности. Сам ведь это говорил? А в столовой сегодня куриная грудка под сыром, борщ с чесночными пампушками, медовые лепешки…
Живот миллионера, кавалера орденов, владельца многих заводов (и прочая и прочая и прочая) радостно заурчал, однозначно поддерживая столь дельное и своевременное предложение.
— М-да. Ну пойдем, искуситель, отдохнем.
Уже выходя из кабинета, Григорий приостановился, пропуская князя вперед, и вспомнил занятную несуразицу, не дававшую ему (вернее, его развитому любопытству) покоя:
— Я тут фабричный листок почитал, с новостями. И не понял: была у нас обычная касса взаимопомощи, стало аж целое "Общество взаимного кредита". И в актовом зале ты говорил одно, а напечатали совсем другое. Такого навертели!.. А смысл?
— Не навертели, а навертел — Купельников лично текст сочинял. Чтобы разные любопытствующие его прочитали, и ничего толком не поняли. А вот те, кто в актовом зале был, те все поняли прекрасно. Недаром же, первой покупкой "Общества" стал бюст государя Александра третьего, для установки в читальном зале библиотеки.
— В опасные игры играем, командир. Стоит кому-то дознаться, что у нас на фабрике завелся этот… Как его?
— Профсоюз, Гриша.
— Вот-вот, он самый. Жандармов набежит!..
— Не начнем мы, начнут без нас. Предотвратить это нельзя, перенаправить тоже, остается возглавить. Сторонники, а еще лучше — соратники, нужны нам просто до зарезу, и лучше воспитать их самим, чем пустить такое важное дело на самотек. Нежно, бережно, не торопясь… Это будет НАШ профсоюз.
Рядом с входом в столовую и без того тихий разговор прервался сам собой — и ушей посторонних стало слишком много, и запахи… Ах какие запахи!.. Они просто валили с ног. Помыв руки и присев за особый, вечно свободный (потому что "хозяйский") столик, два друга плотоядными взорами следили за подносами, плывущими к ним в руках милых подавальщиц, ненадолго позабыв все проблемы и тревоги, все важные дела и неважные мелочи.
Жизнь прекрасна!..
***
В сумерках, когда ноябрьский легкий морозец усилился и сковал лужи на дорогах тонкой корочкой льда, к вокзалу Воронежа подъехала небольшая группа всадников, всего из трех человек. И одним только появлением приковала к себе пристальное внимание множества ломовых, запрудивших привокзальную площадь. Они стояли тут с утра, мерзли вместе со своими мохнатыми и низкорослыми лошадьми на пронизывающем ветру, вместе с ними же терпели уже давно ставший привычным голод. Ждали — потому что такие же вот гладкие и важные господа пообещали, что именно сегодня прибудет зерно для хлебных ссуд. Может?..
Когда же новоприбывшие спешились, оставив своих жеребцов на попечение еще одного, непонятно откуда выскочившего господинчика, и прошли в привокзальный ресторан, по толпе возчиков поплыла, расходясь словно бы волнами, тягучая неприязнь и недоумение. А еще тихие матерки, скрашивающие долгое и тоскливое ожидание. Стоять и ждать становилось все труднее, вернуться обратно по своим общинам, да еще с пустыми возами — и вовсе невозможно. И так уже почти все избы раскрытые стоят — солому с крыш сняли еще по осени, скотину да четвероногих товарищей кормить. И сами все запасы желудей и лебеды съели, а кое-кто так уже и семенное зерно в котел пустил, подчистую. А эти!.. Воистину, сытый голодного не разумеет…
— Добрый вечер, Александр Яковлевич.
Геннадий Лунев появление работодателя пропустил, занятый разглядыванием веселящейся компании по центру зала — зато двое его охранителей оказались на высоте, вовремя заметив самое главное начальство.
— Добрый. Докладывайте.
Слегка осунувшееся лицо и легкие тени под глазами молчаливо свидетельствовали о том, что последние неделю-две князь Агренев спал очень мало. А нейтрально-сухой тон, вкупе с властными манерами отчетливо намекал на то, что его сиятельство не в духе. Причем давно и сильно.
— К настоящему времени организовано семьдесят пять столовых, всех приписанных к ним кормим два раза в день. Еще сорок-шестьдесят будет развернуто в ближайшие две недели. Кхм, если только выправится ситуация с зерном.
Хватило одного взгляда, чтобы Лунев-младший заторопился с пояснениями:
— На станциях неразбериха и затор, все стараются протолкнуть свои грузы вперед остальных — особенно стараются представители земства и частные благотворительные организации. Вдобавок, хлебные барышники позволяют себе добавлять в зерно разные пустые добавки, подсовывать гниль, завышать цену, и приходится постоянно проверять…
Взрыв смеха, донесшийся из центра зала, ненадолго отвлек внимание оружейного магната от собеседника — чему последний был только рад. До чего же стал давящий и пронизывающий взгляд у работодателя!
Весь оставшийся доклад он был вынужден постоянно себя одергивать — тело словно бы само по себе стремилось встать и вытянуться по стойке смирно. Что было весьма странно и нелепо, так как молодой юрист (и управленец) к военной службе питал полнейшее равнодушие, если только не сказать больше.
— Что ж, я вас понял. Скоро должны придти первые вагоны с консервами и мукой, постарайтесь…
— Господа, тише!
Не обращая внимания на неожиданно громкий возглас из центра зала, оружейный магнат продолжил:
— Продержаться до их прихода. Что касается денег на зерно…
— Господа, слово Альфреду Альфредовичу!..
Лицо князя как-то непонятно дрогнуло, и он медленно повернул голову в сторону банкетного стола. Внимательно осмотрел весьма представительную кампанию, в которой, кроме городского чиновничества и губернского предводителя дворянства (все, как один, в сопровождении своих жен), поблескивали золотыми эполетами второго батальона лейб-гвардии Преображенского — смутно знакомый капитан, и ни разу не знакомый поручик. А во главе стола присутствовал аж целый старший инспектор, в вицмундире министерства путей сообщения. Довольно-радостный, и с полнехоньким бокалом в руке.
— Что касается денег на зерно, Геннадий Арчибальдович, то они будут. Из расчета на триста столовых. Пока триста. Справитесь?
— Несомненно. Но если мне будет позволено заметить?..
— Я слушаю.
— Александр Яковлевич. Гхм!
Директор Русской аграрной компании кашлянул и посмотрел по сторонам, словно надеясь увидеть что-то новое. Не увидел. Эх, до чего же не хотелось ему говорить то, что сказать он был просто должен!
— Александр Яковлевич, даже тысяча столовых, при сложившихся обстоятельствах, будет всего лишь каплей в море. ВСЕХ мы накормить не в состоянии.
