Осторожно придерживая девушку за талию, Роман петлял по бесконечным полутемным коридорам. Перед глазами Полины все кружилось и плыло, она с трудом переставляла ноги. Навстречу попадались какие-то люди и черт знает кто еще, но она никого и ничего не замечала. Все происходящее казалось кошмарным сном, от которого она никак не могла проснуться. Пока не оказалась в каком-то кабинете. Этот кабинет она уже видела — в зеркале связи. Только за столом сидел уже не Андрей, а совершенно чужой мужчина.
— Ветров, ты охренел, баб сюда водить? Опять на подводную лодку захотел? Так я устрою, — сквозь туман в голове пробился смутно знакомый мужской голос.
Полина растерянно обернулась, встретившись взглядом с чайными глазами нелюдя. Нового начальника спецотдела.
— Праймери? — хозяин кабинета не скрывал удивления. — Майор Ветров, свободен.
— Я буду за дверью, — оборотень ободряюще сжал плечо девушки и покинул кабинет.
Неожиданная гостья бессильно опустилась на ближайший стул и разрыдалась, сжавшись в комочек. Не человечка, не праймери — просто женщина, потерявшая любимого. Женщина, которой больно. Алишер растерянно и как-то виновато смотрел, как вздрагивают худенькие плечи. Если бы не Андрей, сейчас за Гранью болтался бы он. И его жена. А на месте этой девочки безутешно плакала его мать.
— Вот, выпейте, — на столе перед Полиной возник стакан с водой. — Или чего покрепче? Есть водка, коньяк, зелья разные…
Полина отрицательно помотала головой, осушив стакан. Руки дрожали.
— Как он… погиб? — с трудом выдавила девушка.
Собравшись, Алишер коротко, как на докладе, описал тот, последний бой.
— Тел так и не нашли, — глухо закончил боевой маг. — Даже фрагментов. Чистое поле и замшелые камни с забытыми мертвыми рунами.
Гостья застыла изваянием, глядя куда-то в пустоту. На груди тускло блеснул медальон с оплавленным камнем, впаянным в альцион.
— Отведите меня туда. Это мое последнее право, — бесцветный, безжизненный голос, потухший взгляд, от которого стало не по себе даже матерому боевику.
— Ладно. Будь готова к вечеру, — сдался полковник, уже просматривая вероятности и прикидывая потенциальные проблемы. «Вилка» так и висела в поле событий застывшим морозным узором. Аномалия перестала расти еще в тот роковой день, замерла мошкой в янтаре времени. Даже Ивашину эта дрянь оказалась не по зубам, куда уж ему.
Нелюдь поднес к губам знакомый браслет, играющий разноцветными огоньками.
— Всем Первым. Срочно подготовить коридор на Стоунхендж.
***
Над древним кругом стояла вечная тишина. Лишь слегка моросил мелкий дождик, легкий ветерок холодил лицо, наивно пытаясь высушить слезы, да цветущий вереск стелился под ногами дивным ковром. Вересковая пустошь, ставшая могилой. И седые растрескавшиеся камни-надгробия, без дат, без фото и фамилий. Одна братская могила для двух врагов, не дававших друг другу спать спокойно при жизни, и навеки заснувших здесь, среди дождей, ветров и туманов. Смерть обнуляет все и примиряет всех. Андрей так мечтал о мире и покое, и его мечта сбылась. Извращенно, страшно, нелепо, но сбылась. Более мирного и спокойного места не найти. Даже группа спецназовцев, замерших в оцеплении, напоминала почетный караул. Последняя дань — дань памяти. Наивысшее право — право помнить. А для тех, кого больше нет — уходя, остаться. Когда-то давно, в другой жизни, Полине хотелось лишить себя этого права. Как же глупо. Ведь эта память — ее корни, корсет и каркас, основа. То, что сделало ее собой. И все, что у нее осталось.
Полина на негнущихся ногах подошла к камню и опустилась на колени, прислонившись лбом к мшистой щеке камня.
— Я тебя никогда… никогда не оставлю, — тихо шептал вереск, сплетаясь с ее болью и памятью.
— Ты все-таки соврал, — сквозь слезы горько усмехнулась девушка. — Оставил! К черту все твои обещания. Ты не мог умереть, не мог оставить меня… вот так… Сволочь, врун, предатель…
Полина изо всех сил ударила по камню кулаком, рассекая руку, но не чувствуя боли. Слезы прорвались потоком, впитываясь в бездушный замшелый камень, неотличимые от капель дождя.
— …буду рядом. В счастье и горе, силе и слабости, в любых мирах, временах и пространствах, сколько отпущено мне Изначальными. И за Гранью, если так случится, что я уйду раньше тебя.
Холодный камень под щекой потеплел, словно кожи коснулась живая, теплая ладонь. Последний поцелуй через миры, весточка оттуда, откуда не возвращаются. Невесомая нить нежности, ставшая крепче стали и сильнее смерти. Та любовь, которая творит миры и заставляет кружиться планеты. Терпеливая, созидающая, мудрая, бесконечная. Пространство любви, которое невозможно ни осквернить, ни исказить, ни уничтожить. Абсолютная константа.
— …когда мы любим — мы любим всем сердцем, всей душой, без полутонов, без оглядки и любых страховок. Настолько сильно, что наша любовь продолжает жить даже после нашей смерти. Это то, что остается после нас, даже если уничтожить тело, расщепить дух и стереть следы со всех скрижалей Мироздания. Она соединяет души даже за Гранью, оставаясь неизменной и вечной постоянной. Это тоже наш великий дар. И наше проклятие…
Полина не могла поверить, что Андрея больше нет. Такого сильного, такого умного, такого могущественного и дальновидного. И такого родного.
— …даже из-за Грани буду оберегать тебя. Я тебя сберегу… сберегу…. сберегу…
Не солгал, сберег. Спас и сохранил. Даже мертвыми руками отвел смерть, укрыл от беды. Только себя не уберег.
Полина не могла представить, что он уже никогда не войдет в спальню, отряхивая пальто от снега. Никогда больше не коснется ее, не укутает одеялом, не обнимет так крепко и сладко, укрывая собой от всего мира, как умел только он. Не шепнет на ушко: «Спи, Золотинка моя». Не поцелует — ни нагло, ни нежно, никак. Не исцелит ее ожоги и царапинки, не подхватит на руки и не перебросит сердито через плечо, никогда. Никогда не родится ни малыш с серебристо-серыми глазами, ни его сестренка. Некому скрасить старикам Ивашиным одинокую старость и утешить их боль. И никто уже этого не исправит. Никогда… Самое страшное слово. Она так искала смерть, так звала ее. Но костлявая лишь посмеялась над человечкой, снова выбрав не ее. Оставила ей жизнь, но отняла самое дорогое. Единственное ценное, что в ней было. За что?!
За то, что не ценила.
Не понимала. Не берегла. Андрей всегда берег ее, а она его — нет. Прошлась по его сердцу, чувствам, жизни фашистским танком упрямства и недоверия, сбросив невыносимый груз своей боли, ненависти, враждебности, страха и вины на того, кто ни в чем не был виноват. Вместо искры, надежного тыла и лучика тепла стала горькой полынью, сладким ядом, снайперской пулей, попавшей точно в цель. Слишком высокую цену заплатил Андрей за их короткое, непрочное, стеклянное счастье.
Почему, почему для того, чтобы понять простые вещи, надо наломать столько дров? Чтобы научиться что-то или кого-то ценить — нужно навсегда потерять? Бездумно причинить себе и другим столько боли, разрушить все до основания, даже не понимая этого? Изорвать душу и сердце в клочья? Не отдавая отчета, разбить на мельчайшие осколки чью-то жизнь? Именно это она сделала с Андреем, там, на подводной базе. Это она не оставила ему шанса, враг этим всего лишь воспользовался. Жизнь — не камень и не сталь, а хрустальное кружево, тончайшее стекло. Марьяна была права, ее сын спас человеческое отродье себе на погибель. Это не он должен лежать в могиле, не он, не он!
— Андрей, прости меня, — сквозь слезы прошептала девушка. — Я все поняла. Жаль, что слишком поздно. Я люблю тебя. Всем сердцем, всей душой… всем, что от меня осталось.
Рассеченная рука судорожно вцепилась в камень, заливая кровью мох и почти неразличимые руны.
— Если бы демоны, боги, Мироздание… да кто угодно, дали хоть малейший шанс… Прости…
На лицо упал солнечный лучик, утонув в мокром янтаре ее глаз. Люблю. Прощаю.
Волос мягко коснулся поцелуй теплого ветра, почему-то пахнущего морем. Люблю. Прощаю.
