— Слушай, Хагрид, нам надо поговорить. Только давай начистоту, ладно?
— Да ты садись, — бросил Хагрид, занимавшийся тем временем осмотром сидевших в большой коробке лукотрусов. Я опустился на стул и бросил рюкзак на пол.
— Что, лечить будешь? — спросил я, кивнув на лукотрусов.
— Это молодняк, померз вчерашней ночью, — Хагрид заботливо осматривал существ, тихо шевелящих своими лапками, похожими на тонкие ветви деревьев. — Есть у меня одно средство… Так о чем поговорить-то хотел?
— О твоем великане, — сказал я. Хагрид медленно опустил лукотруса в коробку и поднял голову.
— О каком таком великане? — напряженным голосом спросил он.
— Которого ты притащил для Дамблдора, — ответил я.
— Погоди-ка, — Хагрид помотал головой. — Откуда ты узнал? И что значит — притащил для Дамблдора?
Я смотрел на лесничего, испытывая к нему легкую зависть. Как все может быть просто! Вот мой дом, вот лес, который я люблю, вот разные живые твари, за которыми присматриваю… Мне же казалось, что я сижу в тюрьме, что Хогвартс — это огромный, красивый, спокойный Азкабан с дементорами-преподавателями, из которого я выберусь так не скоро, что мечтать о свободе сейчас бессмысленно и мучительно.
— Змеи рассказали, — ответил я.
— Змеи? — непонимающе переспросил Хагрид. — Как это — рассказа… — Но тут он замолчал, догадавшись. Я смотрел на него в ожидании ответа. — То-то я гляжу, ты с ними возишься, — произнес он через некоторое время, — мясо таскаешь с кухни… А ты, значит, змееуст, — Хагрид вздохнул и снова взял из коробки одного лукотруса. — Ну да, тогда понятно, что ты в курсе лесных дел. Только вот великана этого я привел не для Дамблдора. Это брат мой… сводный.
— Ясно, — сказал я. Моя теория об армии великанов рассыпалась как карточный домик. — И что, он в лесу так и будет куролесить? Кентавры недовольны, змеи жалуются, что он их подземные города разрушает…
— Есть такое дело, — с грустью согласился Хагрид, — но не сюда же его приводить… Он хороший, Линг, вот только диковат немного. Ему время надо, чтобы пообвыкнуть, а я не могу с ним часто бывать — уроки, Амбридж эта…
— Ничего, недолго ей осталось, — сказал я. — Преподаватели защиты все равно дольше года не держатся, так что еще четыре месяца — и прощай, Долорес.
Хагрид ничего не ответил, но во взгляде его читался пессимизм, перекликавшийся с моим собственным настроением. Из-за царившей внутри апатии мне приходилось буквально заставлять себя учиться, поскольку, дай я себе хоть немного поблажки, вернуться в режим постоянной занятости стало бы практически невозможно.
По мере приближения С.О.В. все начинали заметно паниковать — даже Пирс, обычно с легкостью сдававший все экзамены, едва к ним готовясь, заразился всеобщим настроением и огрызался, если его отрывали от учебников в разгар работы, проводя теперь свободное время не с Полиной, а в библиотеке.
Иногда мне удавалось заглянуть в Выручай-комнату, чтобы немного поразмяться с патронусом, однако новых заклинаний я больше не изучал — хватало и тех, что уже есть. С Флитвиком мы перешли к работе со стихией воды, которой я овладевал с трудом, видимо потому, что она была противоположна огню, дававшемуся мне значительно легче. Наводнения, которые я устраивал на втором курсе и которые казались мне тогда верхом собственного мастерства, теперь воспринимались как примитивное, топорное колдовство. Вода была самой сложной для работы стихией, о чем я уже знал из уроков с Макгонагалл, и одной ее капли действительно с избытком хватало, чтобы свести кого-нибудь в могилу. Впрочем, превращением телесных жидкостей в лед мы с Флитвиком не занимались. Подобная магия считалась Темной, и мы ограничивались выделением элемента воды из предметов и динамичным управлением ее объемами в различных состояниях.
— Выделите мне элемент воды, переведите его в твердую форму и создайте из него… ну, например, сферу, — говорил мне Флитвик, указывая на глиняный горшок со старой сухой землей, взятый из теплицы профессора Спраут. Где там можно было найти хоть каплю воды, учитывая, что глина — это тоже земля, да еще и обожженная? Я взмахнул палочкой, произнес экстрагирующее заклинание, но над горшком не возникло ни капли.
— Сосредоточьтесь, — сказал Флитвик. — Повнимательнее, вы не все учли.
Я вгляделся в горшок. Земля, глина… глина, земля… А! Может, там остались корни растения или какие-нибудь червяки с бактериями? Ведь к органическому материалу я еще не обращался…
Я снова махнул палочкой, и спустя несколько секунд над горшком сконденсировался небольшой шарик воды, который я успешно превратил в ледяной, оказавшийся чуть крупнее.
— Трансфигурируйте его… хм-м… в муху. Сумеете?
Потом были пауки, птицы, цветы и один раз почему-то статуя Мерлина ("Как вы его себе представляете, Линг — портретное сходство не обязательно"). Благодаря занятиям с Флитвиком мои дела на трансфигурации пошли значительно лучше, и Макгонагалл уже не делала мне столько замечаний. Хотя у меня ничего не выходило с первого раза, к началу мая, когда наши дополнительные уроки ввиду близости экзаменов пришлось прекратить, я обращался с водой гораздо увереннее.
Из-за возобновившихся тренировок в Выручай-комнате я пропустил появление в Хогвартсе нового преподавателя — кентавра Фиренца. Дамблдор пригласил его вместо Трелони, уволенной Амбридж за непрофессионализм. Судя по рассказу Флетчера, видевшего сцену изгнания от начала до конца, Трелони устроила целую драму со слезами, прощаниями и прочей патетикой. Впрочем, Дамблдор не позволил Амбридж выставить ее из замка, и теперь бывшего профессора можно было видеть бродящей по коридорам Хогвартса, словно печальное привидение, внезапно обретшее материальное тело.
— Надо будет как-нибудь к вам заглянуть, — сказал я Пирсу, чрезвычайно довольному таким поворотом дел. — У меня как раз окно. Хоть узнаю, чем астрология кентавров отличается от человеческой.
— Дело не в астрологии, — сразу оживился Пирс. — Дело в масштабах! Трелони говорила про всякую ерунду — кто подвернет ногу, кто сломает шею, — а у кентавров все глобально! Катаклизмы планетарных масштабов, падение империй, приход и уход правителей… В общем, все под впечатлением, особенно девчонки. Даже Паркинсон, а это тебе не что-нибудь.
— Кстати, я вам когда-то говорил, что это случится, — заметил Нотт, лениво листавший свои конспекты по астрономии. — На втором или на третьем курсе, уже не помню…
— Ну, ты известный пророк, — ответил я безо всякой иронии, имея в виду именно то, что сказал. У Нотта была природная способность благодаря своей интуиции точно оценивать людей и вычислять наибольшую вероятность развития каких-либо событий. Дар хоть и не истинно пророческий, но все же полезный.
