– Данила Прохорович, что же теперь будет? – в ужасе запричитал Антоха. – Их же двое видаков, да еще бояре, а нам веры никакой.
– Не боись, Антоха, ты-то здесь при чем? Ты слышал, как они нас поносили, а поносили они не просто кого-то, а нас, воеводского холопа и лекаря воеводы и архимандрита. Значит, они на власть царскую руку подняли, а еще на церковь, ведь кто архимандрита лечит и отца Павла – я лечу, а они, видно, захотели их извести, меня в тюрьму забрав. Так вот и ответствуй всем, кто тебя спрашивать будет, да скажи еще, что кричали, де, великий царь ошибся, не того воеводой назначил. Так что надо брать этих злоумышленников и в цепи сажать.
Антоха уставился на меня в изумлении:
– Недаром у нас слово ходит, что непростой вы человек, Данила Прохорович, днями лечите, все в молитвах и посте, бою оружному учитесь, как будто завтра в сражение идти, хмельного в рот почти не берете, по девкам гулящим не ходите, никто вас не замечал. И сейчас все так разложили, что я сразу понял, что злоумышляют они против царя нашего Иоанна Васильевича. Так и говорить буду. А направил их на это сам боярин Ставр.
Когда мы приехали в кремль, воевода был тут как тут. Он подскочил ко мне, видимо желая хоть что-то узнать о произошедшем, но простодушный Антоха кинулся Поликарпу Кузьмичу в ноги и начал свою историю. С каждым Антохиным словом выражение воеводиного лица становилось все злораднее.
– Так что, Антошка, действительно они кричали, что наш царь Иван Васильевич ошибается и надо было другого воеводу назначать?
– Истинный крест, Поликарп Кузьмич, кричали, антихристы. И Данилу Прохоровича хотели извести, чтобы отец Павел и архимандрит от зубной болезни изошли.
Выражение лица нашего воеводы было такое, будто он кот, а перед ним огромная банка сметаны.
Он взял меня за плечо, отвел в сторону и спросил:
– Твоих рук дело?
Я, глядя ему прямо в глаза, сказал:
– Поликарп Кузьмич, я просто растолковал Антохе, что произошло, и все.
Тот хмыкнул:
– Ловко растолковал, теперь он и на допросе, и на дыбе одно будет говорить. Ну, Данила, хоть и влез ты в историю, но с таким прибытком для меня выпутался, что не буду я тебя ругать, вот только между нами: Ставра у меня вряд ли хватит сил совсем скинуть. И сына он тебе не простит. Будешь теперь все время ждать или ножа в спину, или яда в вине. Так что придется тебе в скором времени уехать.
И вот я уже в который раз складывал свои скудные пожитки в мешок. В мою скромную комнатку зашел воевода.
– Ну гуляй, лекарь, согласился наконец отец твой на тебя посмотреть. Ох и долго он упирался, я же ему описал, и откуда тебя привезли, и про пятно родовое упомянул. «Нету, – говорит, – у меня такого сына и не было». Но, видно, сомнение его взяло, и начал он розыск свой проводить, у него ведь шесть лет назад пропал его полюбовницы мальчик. Вроде гулять пошел, и нету. Ох и искали парнишку тогда. С горя сколько душ погубил, мстил, что не уберегли мальчонку. А сейчас вроде как выяснил: парня-то не убили, побоялись кровь пресечь, а где-то в лесах в люди отдали. Тут ему мои новости к месту пришлись. Так что дам я тебе подорожную к твоему отцу предполагаемому, поедешь вроде как гонец мой, ну а там уж смотри. Но вот совсем не сомневаюсь, признает он тебя, как есть признает.
– Да, Поликарп Кузьмич, скажите хоть сейчас, кто же будет отец мой родимый?
Воевода уставился на меня в удивлении:
– А я что же, не говорил? Да это князь Дмитрий Иванович Хворостинин, мой друг давний, сколько мы с ним в походы переходили! В прошлом годе что-то гневался на него великий государь, но сейчас гроза миновала, можно тебе к нему ехать спокойно. Вот он мне поведал как-то, что был у него от девы любимой сынок, да сгубили вороги, а может, и дед подстроил. И про пятно родовое рассказывал, да еще у себя показал. Я тебе бумаги выправил, ты теперь человек посадский, и Антошку я тебе отдам. Пусть Ставр теперь вас поищет, а ваши-то сказки у меня давно записаны и видоками подтверждены.
И вот настал день отъезда. К моему удивлению, пришло много народа, некоторые женщины даже вытирали слезы. Я сходил в собор, попрощался с отцом Павлом, отдал в дар храму икону Божьей Матери. Отцом Павлом она давно была примечена. Растроганный батюшка надел мне на шею второй крестик.
– Один крестик у тебя крестильный, а этот, если будут трудности, покажешь ближайшему попу, и тебе обязательно помогут.
Антохина мать прощалась с сыном и на коленях просила меня быть осторожнее и сохранить ее кровинушку.
Воевода был необычно хмур, кивнув на рыдающую мать Антохи, сказал:
– Данила, вот когда будешь водить полки, помни, что у каждого твоего воя мать есть и каждая так же убиваться будет, так что давай передавай от меня поклон своему отцу и не забывай.
И вот мы снова в пути. Вроде и недалеко – всего-то в Москву. Но недалеко будет через четыреста сорок лет. А сейчас зима. Мы с Антохой прибились к купеческому обозу. Хорошо, купцы свои, из Торжка. Меня сразу в свою кампанию приняли и Данилой Прохоровичем величать стали. Сразу ведь просекли, прохиндеи: не зря я в Москву собрался. Про сынка-то Ставра, похоже, все слышали, хотя никто его не жалел, уж очень он паскудный был парень. Разговор, как обычно, сразу зашел о болезнях, и все начали приставать ко мне с просьбами вылечить какую-нибудь болячку. А один молодой купчик, Протас, поймал меня в лесу, куда я забежал по нужде, и пристал как банный лист к заднице:
– Данила Прохорович, слушай, продай секрет водки, которой ты больных потчуешь, и они спать заваливаются. С этого дела можно большие деньги поиметь.
– Так, Протас, ты сам говоришь, что большие деньги, а зачем мне тебе в руки такое богатство отдавать?
– Так, Данила Прохорович, ты ведь человек родовитый, тебе не к лицу с таким делом возиться. А я заводик поставлю, всем лекарям буду продавать, и тебе от дохода копеечка пойдет.
– Так откуда ты, Протас, взял, что родовитый я?
– Данила Прохорович, так ведь не слепые же вокруг. Ухватки у тебя больно приметные, как ни стараешься под простой люд встать, ничего не получается. Да и с чего это наш воевода Поликарп Кузьмич так к тебе отнесся, он мужик прижимистый, лишнюю копейку не упустит, а тут снарядил, как боярина. И вон клевец у тебя висит, а кто такие чеканы носит, полки водит.
И действительно, экипировал нас Поликарп Кузьмич знатно. При конях, окольчуженные, мы с Антохой совсем неплохо смотрелись среди вооруженной охраны купеческого обоза.
– Ну, Протас, это дело серьезное, так, с кондачка, не решишь.
На этом наш разговор закончился, но бутыль с эфиром я на всякий случай спрятал подальше. Обоз шел не спеша, возчики, обряженные в тулупы, вели вялые разговоры, а замерзшая охрана горячила коней, проверяла путь впереди и возвращалась назад. По пути нам несколько раз встречались печальные останки деревень. Купцы, проезжая мимо, крестились и угрюмо молчали. Только Антоха, увидев мое недоумевающее лицо, на ухо пояснил:
