Между тем Константинополь уже сел в осаду. Сел, несмотря на то что, как таковой, осады, по сути, еще не было. Никто не высадился пока под стенами города, но столица была уже полностью отрезана от моря кораблями крестоносцев и венецианцев. Да и по суше подвоз продовольствия почти прекратился. Армия эпирского конкурента Феодора еще не подошла вплотную к крепостным стенам, но была уже в сотне верст от столицы империи.
Пока говорить о том, что кто-то станет штурмовать город, было рано. Сто восемьдесят восемь башен, возвышающихся над Пропонтидой, отбивали охоту у любого смельчака. Еще сто десять грозно высились над крепостными стенами, обращенными к Золотому Рогу. Говорить о тройном кольце могучих сооружений, надежно защищавших город с суши, и вовсе не стоило. Овладеть Константинополем с боем было почти невозможно. Зато осаждающие вполне могли пригласить себе в помощь надежного союзника – голод.
Запасы продовольствия, конечно, имелись, но они рано или поздно заканчиваются, если их время от времени не пополнять. Хозяйственный Ватацис, приказав подсчитать все, что имелось, пришел к неутешительному выводу о том, что от силы через месяц жители города начнут голодать, а через полтора придется пустить под нож всех коней. Вначале тех, которых он, не торгуясь, скупил у иконийского султана, чтобы посадить на них хотя бы часть русичей, затем дойдет черед до отборных жеребцов его катафрактариев, и тогда…
Впрочем, что будет тогда, представлять совершенно не хотелось.
Своими опасениями он поделился с Вячеславом, на что тот твердо заявил:
– Лучшая защита – это нападение. Нужно выступать самим.
– В том-то и дело, что нельзя, – вздохнул Иоанн. – Если только мы уйдем, то как знать – будет ли нам куда вернуться. Крестоносцы и их союзники времени терять уж точно не будут. Едва они узнают, что город беззащитен, как… – договаривать не хотелось.
– Оставим тысячу моих людей. Остальными станут добровольцы из горожан. Зря, что ли, мы их учили?!
Иоанн недовольно скривился, но, наученный горьким опытом, промолчал. Хватит ему ходить в неправых.
Вопрос о том, что людей мало и с такими силами одновременную войну сразу с двумя могущественными армиями не выдержать, был впервые поднят Вячеславом месяц назад. Именно тогда воевода предложил Дуке вооружить горожан, чтобы развязать себе руки для маневра, если таковой понадобится, и иметь возможность без опасения за судьбу города выступить навстречу одному из врагов.
Тогда Иоанн высказал резкое возражение, поскольку, в отличие от русского воеводы, был абсолютно уверен в том, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Константинопольский плебс хорош, да и то в кавычках, лишь в дни смут и волнений.
Разношерстный, говорящий на многих языках и наречиях, он объединялся, становился дерзким, отважным и решительным, готовым собственной грудью снести различные преграды только в одном случае – когда шел против существующей власти. Вот тогда эти люди, полуголодные и полупьяные, были неукротимы в своем гневе и ярости.
В остальных же случаях плебс был совершенно иным. Не умным, а лицемерным, не осторожным, а трусливым, не смелым, а подлым. Однако спорить было ни к чему. Пусть русич сам все поймет, вплотную столкнувшись с возбудимой, вспыльчивой и совершенно неуправляемой толпой, которой хватало всего нескольких минут на то, чтобы перейти от озорных песенок к озлобленным выкрикам, а от них и к драке.
Как это ни странно, но кое-что у воеводы получалось. Толмачи, которыми он пользовался и которые по большей части были приданы ему Иоанном, потом подробно рассказали Ватацису, с чего начал Вячеслав.
Во-первых, русич изначально поступил не просто умно, но мудро, повелев объявить всем, что постоять за свой родной город и милую отчизну в те дни, когда ей грозит беда, не только долг и обязанность каждого жителя Константинополя, но еще великая честь и огромный почет, а потому в собираемое им ополчение попадет далеко не каждый.
Одно дело, когда тебя загоняют в строй палкой, и совсем другое – когда ты становишься в него сам, да и то могут еще не взять. И ведь действительно не брали. Было такое не раз и не два. Иных же, которые рассчитывали на море вина и какие-то дополнительные привилегии или позволяли себе простую недисциплинированность, изгоняли чуть позже, уже в ходе обучения. И все равно к концу двухнедельного курса молодого бойца, как выразился воевода, в строю осталось почти пять тысяч горожан.
Кроме того, Вячеслав затребовал от Ватациса свободу для рабов, изъявивших желание вступить в отдельный легион, к формированию которого он приступил в те же дни, что и к набору городского ополчения.
И здесь Иоанн тоже усомнился в успехе, о чем заявил вслух. Правда, и тут он проявил мудрость, не став спорить и настаивать. Пусть русский военачальник сам увидит, во что превращается человек, который, может, и был когда-то неплохим, но, послужив хозяину, либо продавался, как неугодный, на галеры, либо заслуживал господскую милость ценой бесконечных унижений, угодничества и умелых доносов.
К тому же больших рабовладельческих хозяйств в Константинополе практически не имелось. Рабы, многие из которых были военнопленными или невольниками, привезенными иноземными купцами, прислуживали в богатых домах, становились пастухами или работали в ремесленных мастерских.
И снова Ватацис промахнулся. За сладким словом «свобода» потянулись и стар и млад, особенно те, кто недавно оказался в этом унизительном положении. Чуть ли не половину из числа взятых в этот легион – почти три тысячи – составили гребцы.
Многие из них так и не смогли уйти из Галаты, выход из которой Вячеслав наглухо блокировал почти сразу, уже в первый день после ночного переворота, еще часть принадлежала богатым константинопольским купцам. Последние не роптали, подойдя к ситуации с пониманием и надеясь на то, что после изгнания ненавистных венецианцев сумеют легко и быстро компенсировать свои потери.
Более того, опасаясь, что Иоанн все-таки не сумеет удержать город теми силами, что у него были, купцы устроили своеобразную складчину и преподнесли Ватацису почти полторы тысячи своих собственных воинов, служивших у них в качестве охранников. Это было славное приобретение, которое Вячеслав, в отличие от Ватациса, оценил в должной мере.
Если у рабов, жаждущих получить свободу, за исключением, конечно же, бывших воинов, не имелось никаких боевых навыков, то купеческие охранники были не просто привычны к оружию. Они знали строй, умели его держать и давным-давно на собственном опыте прекрасно познали всю его важность. Когда на тебя летит обезумевшая толпа разбойников, алчущая легкой добычи, и их втрое, вчетверо, а то и впятеро больше, чем охранников каравана, то единственным спасением и возможностью хоть как-то уравнять шансы был именно тесный плотный строй – нога к ноге, плечо к плечу, щит к щиту. Иначе – смерть.
