— И какие условия мира предлагали германцы? — заинтересованно спросил у меня Сталин.
— Речь шла о территории Польши и части Прибалтики, — ответил я, — Взамен немцы предлагали России приращение ее территорий за счет… своей союзницы, Австро-Венгрии…
Сталин рассмеялся, — конечно, чужое отдавать не жалко… — потом он стал серьезным, — в общем, условия мира не такие уж тяжелые. Об этом стоит подумать. К тому же в ходе переговоров возможен торг — не так ли, товарищ Тамбовцев?
— Все зависит от обстановки на момент переговоров. — ответил я, — Если дела на фронте у немцев будут идти не очень хорошо, то можно добиться и более существенных уступок.
Сталин опять замолчал, о чем-то задумавшись. Потом он потер руками воспаленные от бессонницы глаза, и спросил, — Товарищи, как вы насчет того, чтобы сообразить выпить чаю?
— Мы совершенно не против, — ответил я за себя и Бесоева, — Честно говоря, эта ночь выдалась для нас очень бурной, и мы тоже ни минуты не спали.
Сталин взял чайник и пошел куда-то вглубь типографии. Мы с Бесоевым переглянулись. Похоже, что Коба отправился не только за кипятком. Я знал, что практически весь центр Петрограда был телефонизирован. Интересно, кому сейчас звонит Иосиф Виссарионович? Понятно, что не Ленину в Выборг. Дзержинский сейчас в Москве. Интересно, все же, кому?
Сталин вернулся минут через десять и уже не выглядел таким озабоченным. Поставив на стол большой медный чайник, он открыл в тумбочку в поисках заварки. В жестяной банке было пусто. Для верности Виссарионович поковырялся в ней пальцем, а потом развел руками, — Прошу прощения, товарищи, чаю не осталось. Весь кончился. Можно, конечно, выпить просто кипятка. У меня есть немного сахарина.
Я приоткрыл свой сундучок, и достал оттуда свой походный набор — пластиковую коробку, в которой лежали с десяток чайных пакетиков и столько же кусочков сахара. Выложив все на стол, я повернулся к Сталину, и увидел его изумленные глаза.
— Это заварка, — сказал я, показывая Сталину пакетик с желтеньким ярлычком, — надо положить его в стакан и залить кипятком. Хвостик с бумажкой оставляем снаружи. А это натуральный сахар — кладите его себе по вкусу. Для меня вполне достаточно двух кусочков.
Сталин с удивлением покрутил в руках пакетик, потом, глядя на нас, заварил чай и добавил в стакан сахар, — Как все удивительно и просто, — пробормотал он себе под нос, — никогда в жизни не видел ничего подобного.
Пока мы не спеша пили по первому стакану чая. Сталин с интересом нас разглядывал. Потом видимо сделав какие-то свои выводы, сказал,
— Товарищи, я уже почти час общаюсь с вами, но так и не смог понять, кто вы и откуда. Не могли бы вы раскрыть мне свое инкогнито?
— Иосиф Виссарионович, мы ведь уже представились вам, — ответил я, — поверьте, мы назвали вам свои настоящие имена и фамилии и род занятий. А вот ту информацию, которая вас так интересует, мы раскроем вам в самое ближайшее время. Сейчас наш рассказ может прозвучать для вас слишком невероятным. Потерпите немного. Иногда не надо спешить — вы ведь помните кавказскую пословицу: «Быстрая река до моря не добежит».
Сталин молча усмехнулся и пригладил усы. Он с удовольствием прихлебывал горячий чай, продолжая внимательно разглядывать нас. Коба явно чего-то ждал. Чего-то или кого-то? Интересно?!
Все выяснилось через несколько минут. Снова у меня в кармане запищала рация. Включив ее на прием, я услышал спокойный, немного замедленный, голос еще одного бойца из группы Бесоева — Максима Турдибекова: «Дед», я «Алтай». К дому подъехал тарантас с мотором, — в наушниках раздалось сдавленное хихиканье, — и колеса, как у велосипеда — со спицами. В авто два человека — водитель в коже, и пассажир в офицерской форме. Пассажир вышел из машины, и идет в редакцию. Нам его брать его, или как? Прием.
— Отставить… — ответил я, искоса посмотрев сначала на Бесоева, потом на Сталина, — Пусть идет, а вы еще усильте наблюдение. До связи.
— Ну, товарищ Сталин, и кого нам ждать? — спросил я, нашего гостеприимного хозяина, — С кем мы будем иметь честь познакомиться через несколько минут?
Ответить мне Сталин не успел. В помещение вошел высокий худощавый офицер лет пятидесяти, с небольшими усиками и в пенсне. Я его узнал, хотя качественных фотографий этого человека мне видеть не довелось. И немудрено — люди его профессии не любили, когда их фотографировали.
— Доброй ночи, Николай Михайлович, — вежливо поздоровался я с вошедшим, чем привел его в состояние легкого обалдения, — точнее, доброе утро. — глянув на часы, я добавил, — Наверное, скоро уже начнет светать?
Офицер, точнее, генерал — об этом говорили его золотые погоны с зигзагом и красная подкладка шинели, — удивленно посмотрел на меня и на Бесоева. Но, как человек воспитанный, генерал вежливо поздоровался с нами, и присел в углу на топчанчик.
— Ну, удивительно как он похож на полковника Бережного, — подумал я — прямо родной брат, интересно будет посмотреть на их знакомство?
— Вот это те самые люди, о которых я и сообщил вам, Николай Михайлович, — сказал Коба, — Похоже, что это ваши коллеги. Они обладают совершенно секретной информацией о замыслах германцев, но с ней почему-то пришли не к вам, а ко мне.
— Представьтесь, пожалуйста, господа, — твердым и властным голосом обратился к нам генерал-лейтенант Потапов — начальник военной разведки Русской армии.
— Николай Михайлович, — ответил я, — мы ваши коллеги, только пришедшие издалека. Я, Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время журналист и военный корреспондент, но в свое время работал в одной разведывательное структуре, название которой вам точно незнакомо. Ведь слова «Первое главное управление» вам ничего не говорят? А вот мой коллега, старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, действительно служит в ГРУ — военной разведке, нынче пока именуемой разведуправлением главного штаба, а, точнее, в одном из ее специальных силовых подразделений.
— Я ничего не понимаю, — Потапов снял фуражку и вытер пот со лба, — Александр Васильевич, какое первое главное управление? Что это за структура, о которой я ничего не знаю? А про ГРУ, Николай Арсеньевич, я тоже до сегодняшнего дня не имел никаких сведений. Будьте любезны, может быть, вы мне скажете прямо — кто вы и откуда.
Мы с Бесоевым переглянулись. Видимо, подошло время приоткрыть карты.
— Иосиф Виссарионович, Николай Михайлович, — обратился я к Сталину и Потапову. — Мы из вашего будущего, из конца 2012 года. Не считайте нас сумасшедшими или шарлатанами. Мы говорим вам правду…
В этот момент у меня в кармане снова запищала радия.
