– Сойдут, – сказал врач, – но червей нужно вытряхивать.
Тут Адам и взял его за лацканы. Сказал пару ласковых – по-русски и по-польски. Но тот стоял на своем:
– Без сухаря смертность будет выше, – и: – Ищите хлеб, штабс-капитан.
– Но отчего? – уныло спросил старпом. – Опять воровство?
Доктор развел руками:
– Секретность. Корабль готовили к короткому плаванию по Балтике. Вот маркировки. Все горящее отдали, чтоб не списывать… Ваш предшественник, царствие ему небесное, тоже не знал, что предстоит дальний поход, потому все это принял. Поверьте, кораблю гораздо проще списать провиант, чем береговому складу. Потому – общая практика.
– Ясно… Простите, доктор. Но с этой, как вы выражаетесь, практикой придется покончить.
– Не стоит извинений, Адам Филиппович. Это не вы бранились – должность. А к интендантским делам вы просто не привыкли.
– К дурному питанию вверенного мне экипажа, смею надеяться, мне привыкать не придется… Но на мысль вы меня навели!
Спина Мецишевского еще ощущала недоверчивый взгляд врача: «А куда ты денешься?», когда навстречу из-за стола приподнялся начальник чарлстонского интендантства. Этого явно никто не смеет называть тыловой крысой: правый рукав серого мундира пуст. Вот почему у него такой страшный почерк!
– Хлеб? Здесь хлебом зовут рис… Но проблему я понимаю. Не поверите, мы кормим пленных янки лучше, чем солдат на фронте, а они мрут. Именно потому, что не могут приспособиться к нашей пище.
– Вот, – бухнул на стол изъеденный вредителями сухарь Мецишевский, – это нам приходится выдавать к рису и кукурузе… Мы вообще союзники или как?
– Еще как! – отвечал ему однорукий майор, рассматривая произведение русских коллег. Потом спрятал сухарь в стол. – Два месяца в условиях сырости и все еще пригоден в пищу… Наши галеты портятся быстрее. Конфедерация будет рада ознакомиться с русским опытом. Вы не знаете, можно ли достичь подобного эффекта с изделиями из рисовой или кукурузной муки? Ржаной у нас нет. Не растет.
– Проверим… – буркнул Мецишевский, – может, у вас хоть мельницы есть? Чтобы заново растереть это в муку и перепечь.
– Это можно, – обрадовался майор, – рад быть полезным русским союзникам. И пшеничную муку поищем. Но это будет недешево…
– Деньги в корабельной казне есть.
Теплый хлеб из муки четвертой свежести поступил вовремя. Если верить доктору, десяток человек с того света вернулись.
– Ну-с, убедились? – переспросил эскулап. – Но это не сухари. В плавании придется вернуться к порченым запасам. Мельницу нашли? Ищите печь!
Но где найти печи для повторной закалки? Тут жара мало, нужно выдерживать режим… Голова гудит, норовя сломаться, – а тут приглашение, от которого неуместно отказываться. Мистер Пикенс желает видеть господ русских офицеров у себя на обеде.
– Особняк Пикенсов понемногу превращается в Морское собрание, – заметил по этому поводу командир. – Не могу сказать, что это плохо. Бывшим унтер-офицерам следует пообтесаться… изволь присмотреть. Не хватает, чтобы русских офицеров воспринимали как потешных redneck(ов) с кентуккийских холмов. А еще там будет ла Уэрта! Да, тот самый капитан, что разработал и вооружил «Виргинию». Тот самый, к чьим семидюймовкам я присматриваюсь… В общем, собирайся, пан Адам.
Что ж, будет повод поднять вопрос о фруктах.
У человека, склонившегося за чертежной доской, – свободная минута. Поверх четких линий ложится рыхлая желтая бумага газеты. «Вестник Чарлстона». Неплохая газета, и пишут в нее неглупые люди. А сегодня – важный выпуск, даже вопросы котировок хлопка ушли на третью страницу, обороны города – на вторую. На первой – речь президента Дэвиса по поводу осквернения солдатами Севера воинского кладбища Конфедерации под Геттисбергом… Газеты заходятся в ненавидящем лае, так что федеральному правительству стоит посочувствовать. Несколько пенсильванских немцев, для них родина еще там, в фатерлянде, решили отомстить победителям за убытки: украденных голодными солдатами кур и индеек, за страх: близкие раскаты канонады, за сараи и подсобки, занятые ранеными в серой – и синей! – форме. В дома их не пустили, а генерал Ли как джентльмен не стал настаивать. Что ж, вот и благодарность за умеренность армии Юга и мужество армии Севера. Одним – пощечина, другим – удар в спину.
Разумеется, Джефф Дэвис не мог упустить такой шанс. И вот – строчки плывут перед глазами. Нет, витийство президента не проняло до слез. Просто глаза устали, а шрифт мелок – газеты экономят бумагу… И все-таки – хорошо сказано!
«Восемь десятков и семь лет назад наши отцы образовали на этом континенте новую нацию, зачатую в конституционной свободе и гармонии. Американская революция успешно завершилась в 1783 году подписанием мирного договора с Великобританией, по условиям которого признана независимость каждого штата. Но постепенно крайние фанатики и волюнтаристы из Северных Штатов стали разрушать дело наших отцов. Именно фанатичное политическое большинство, секционисты, узурпировавшие сейчас власть в Вашингтоне, сделали ситуацию такой, когда штатам Юга пришлось вновь начать борьбу за свою свободу. Господин Линкольн, не признающий наше право на самоуправление, объявил нам войну. Третий год идет беспримерная в истории нашего континента борьба, борьба свободных людей против новоявленной деспотии. Мы столкнулись с тяжелыми испытаниями и трудностями. Провидению было угодно, чтобы мы узнали ценность наших свобод, заплатив за них немалую цену.
Великая борьба пробудила в людях благороднейшие чувства и лучшие качества человеческой души. Она питает чувства патриотизма, благородства и мужества. Теперь мы ведем великую Гражданскую войну, войну за нашу свободу, подвергающую нашу нацию великому испытанию на прочность. Ни один народ не проявлял большей решительности, чем та, что воодушевляет сейчас мужчин, женщин и детей во всех уголках нашей страны.
Наш враг силен, жесток и коварен. Он не останавливается перед нарушением всех человеческих и божеских законов. Последнее и наиболее мерзкое из его преступлений – это осквернение праха наших героев, освятивших своей пролитой кровью землю Пенсильвании…
Господь да будет судьей этим безумцам. Я не призываю вас к мести, я призываю вас не опускать оружие, пока отвратительная тирания, свившая себе гнездо в Вашингтоне, не отступится от попыток покорить людей, не согласных существовать под ярмом.
Память же о героях, павших на кровавом Геттисбергском поле, совершенные ими подвиги мир не сможет забыть никогда. Памятником им станет новый народ, и общество свободных людей, созданное свободными людьми ради сохранения их прав, не исчезнет с лица земли.
