— У тебя что, двадцать три неотвеченных вызова? — с изумлением произнесла она, вертя в руках мобильный телефон, которым он так и не научился пользоваться.
— Не знаю, я не считал.
— Ха, ха, ха. Как смешно. А я, дура, звоню ему с утра до ночи третий день подряд. Уже думала, что-то случилось. А он здесь, как Ленин в «Разливе», к революции готовится, — с выражением произнесла она, бросив взгляд на пустые бутылки. — Ты, что, хочешь работу потерять?
Не зная, что ответить, он лишь глупо улыбнулся.
— У нас времени ровно до обеда. То есть сорок пять минут. Если ты до этого времени не покажешь Гольцману готовую статью, то тебя уволят. А потом и меня за компанию. Так что на сборы пять минут.
После ее слов в Андрее вслед за телом неожиданно проснулось чувство ответственности за «новое я», которое по его же вине было так изрядно потрепано. Быстро вскочив с кровати, он тут же, несмотря на присутствие «незнакомой» женщины, принялся переодеваться. Ему почему-то совершенно не хотелось причинять никому неприятности. К тому же его новая знакомая умела так убедительно изъясняться, что повторять дважды не пришлось.
Только когда он уже почти закончил с переодеванием, в его голове вдруг всплыл эпизод разговора, которому раньше он не придал особого значения.
— А этот Гольцман, он кто? — неподвижно застыв посреди комнаты в одной штанине, спросил Андрей.
— «Он, что, надо мной издевается? — Знает же, как я не люблю, когда он начинает так себя вести» — с раздражением промелькнуло в голове Леры.
— Если ты вчера пропил последние мозги, то я тебе напомню. Это наш главный редактор.
— А он, что, еврей?
— А ты, что, антисемит?
— Да.
— И давно?
— С тех пор, как вступил в НСДAП[9].
— Ну, знаешь, ты так еще не разу не гнал.
— Ты мне не ответила. Он еврей?
— Нет, узбек. А фамилию сменил специально, чтобы попасть на землю обетованную, — на лице Валерии не осталось и следа того хорошего и жизнерадостного настроения, в котором она пребывала еще совсем недавно. — У тебя еще есть ко мне вопросы?
— Да. Кто ты такая?
— Да пошел ты… — швырнув на кровать его мобильный, она направилась к выходу, но у самых дверей вдруг остановилась.
— Когда навеселишься, спускайся вниз. Я буду ждать в машине.
Проводив ее взглядом, Андрей продолжил штурмовать непослушную штанину. — «Еврей… Еще не хватало, чтобы я здесь на них горбатился…»
10 июня 1943 г.
Госп. № 56/358
— А если я вот так пойду? — лицо рыжего исказилось вопросительной гримасой.
— Да ходи ты как хочешь.
Пару часов назад его юный соперник считал, что шахматы и шашки — это одно и то же. А теперь, после того, как он узнал правила, Карл находился в нескольких шагах от мата. — «И как я умудрился довести дело до такого позора. Во всем Хильда виновата».
— Господин оберлейтенант, ну что, вы будете ходить? — У рыжего было такое выражение лица, как будто у него забрали любимую игрушку.
— Да, конечно, — Карл пошел первой попавшейся под руку пешкой.
— Не-е, я вас «съем», — рыжий помахал в воздухе ферзем, который стоял на этой диагонали.
— Да, да. Ты, наверное, прав, — игра уже не доставляла Карлу того удовольствия, которое он испытывал, когда объяснял этому оболтусу правила. Тогда тот все переспрашивал по несколько раз, а потом клал фигуру на место и ходил неправильно. Сейчас же, видимо, пришел час расплаты.
Этого рыжеволосого непоседу звали Феликс. Он относился к той категории «туго догоняющих» людей, над которыми все вечно потешаются. И хотя Карл не был сторонником такого рода развлечений, тем не мене иногда его так и подмывало с ним «побеседовать».
В свои неполные семнадцать лет он умудрился закончить всего только пять классов. Больше, как считал его мудрый родитель, для работы на ферме было просто ни к чему. Тут, кстати, следует заметить, что последний в свое время ограничился лишь трехлетним обучением, по праву считая образование сына сродни Академии Наук.
Но не все в Феликсе было так безнадежно, как могло показаться с первого взгляда. Каждый человек, пообщавшийся с ним несколько дней, понимал, что тот был не так глуп, как усиленно пытался показать. Просто деревенская жизнь, кроме которой он ничего не видел, отложила свой заметный отпечаток, попутно снабдив обширным багажом маленьких «деревенских» хитростей, одна из которых заключалась в фантастическом умении все «нечаянно» крушить.
За полторы недели общения с ним Карл заметил, как тот очень умело пользовался положением простачка и недотепы в своих целях. Редкое поручение он выполнял без ущерба для просителя. В результате круг людей, пытавшихся его как-то использовать, сократился до одной Хильды, по которой он безнадежно сох. А она, как оказалось…
— Ну так что? Вы будите ходить?
— Может быть, вот так, — Карл вывел вперед коня, сделав тем самым еще один бездарный ход.
Рыжий же, обхватив обеими руками голову, стал разрабатывать очередной коварный ход. Смотря на него со стороны, можно было подумать, что он играет на родовую ферму со всеми ее поросятами и курами, и от его предстоящего хода зависит вся их будущая жизнь.
Быстро отключившись от созерцания умственных напряжений своего соперника, Карл моментально отстранился от происходящего. Из головы все никак не выходило произошедшее накануне, опять перенося его во вчерашний день.
Все началось как обычно. В восемь утра его попыталась разбудить Хильда, но это ей удалось не сразу. Его нежелание просыпаться было превыше всех норм распорядка дня. И тогда после получасовых уговоров она зашла со стаканом холодной воды. В том, что она холодная, Карл убедился еще тремя днями раньше. Когда в ходе его акта «утреннего неповиновения» Хильда, исчерпав все аргументы, прибегла к грубой физической силе — оросила его изо рта половиной стакана этого «жидкого азота». После той выходки Карл думал, что разорвет ее на части, так был зол. Он даже попытался вскочить с кровати, что-то гневно крича. Но увидев ее перепуганное лицо, моментально остыл, как будто до него только дошло действие той воды. Хильда тогда ему ничего не сказала. Она вообще с ним не разговаривала два дня. И только вчера ему удалось с ней помириться.
К ней вообще в отделении было особое отношении. Детский максимализм и бескорыстное желание всегда прийти на помощь делали ее всеобщей любимицей. И от этого ему как-то вдвойне было не по себе. Теперь же, когда их отношения снова наладились, он старался не усугублять ситуацию. Она со своей стороны делала то же самое.
