Конечно же мужики уперлись: бород и волос им было жалко. Только юноши безропотно расставались с шевелюрами. Артур орал, чуть не срывая голос, пытаясь перекричать ропот:
— Таков порядок! Вы теперь на службе! Ты, борода, верещать перестань! Волосы отрастут! А если на тебе вши?!
— Вшов нетути, — хмуро отозвался обладатель черной с проседью бороды. Зарос он по самые скулы, еще и волосы отпустил, тоже черные, кучерявые. И только синие глаза яростно сверкали, да нос пунцовел. — Вшов нетути, и бороду не дам. В бороде самая стать. Вернусь без волосьев — меня баба не признает.
— Баба! — У этого было гладко выбритое лицо, изрезанное глубокими морщинами, серокожее. — Баба тебя и так не признает, деревня… Они никого не признают… Если и вернемся — кто тебе сказал, что баба твоя жива и в уме будет? После этих, — он ткнул в сторону сержанта пальцем, — зверей.
И тут Артур узнал серого: это был Яшка, сосед с юга, земледелец. Когда дней пятнадцать назад он видел Яшку в последний раз, тот не переставая хохмил, шутил. Теперь его будто подменили.
— Яшка, — прошептал Артур. — Это ты?!
Сосед окинул его пустым взглядом. В цирюльне стало тихо. Артур ухватил серого за рукав и вытащил в коридор.
— Артур… Я-то думаю, рожа знакомая. Что, крови захотелось? Убивать нравится?
— Яшка, да что с тобой?! Меня загребли так же по мобилизации, а я раньше в Омеге служил, вот сержанта и дали…
— Дали… Артур тряхнул Яшку за плечи, и тот вроде очнулся, зашептал горячечно:
— Слушай, ты Нику свою в деревне оставил? Оставил?! Ох, мужик… Это же звери, Артур, это не люди! Да я мутантам теперь в ноги поклонюсь, любого кетчера расцелую. Утром вчера пришел приказ по радио: всячески омеговцев привечать. Бабам, значит, под них ложиться. А тут эти едут… А мы их чуть не вилами! Чуть не погнали! Их же мало, пять грузовиков. И как на беду — пыль, рев, целая рота катит. На помощь или просто мимо ехали… Убивать не стали. Поколотили, мужиков собрали. И на глазах… — Тут Яшка заплакал.
Артур ждал, пока знакомый успокоится. В груди нехорошо кололо, дыхание сбилось, как после бега, он уже понимал, что ему дальше расскажет Яшка, и не ошибся:
— Жен, дочерей… Их же много, солдатни. У меня дочка… помнишь? Доченька… И ее… А ты Нику оставил… Эх, Артур, звери это, не люди!
— Молчи об этом. Понял? Никому ни слова. И своим скажи: молчать. Вести себя тихо. Ждать моей команды.
— Ты что ж, — Яшка перешел на еле слышный шепот, — как расквитаться знаешь?!
— Молчи, сказал. Всё. Мы вообще не знакомы. Топай бриться. — Артур втолкнул Яшку в комнату, крикнул охране: — Мне по личной надобности! Сейчас вернусь! И выбежал прочь. Так быстро и хладнокровно он не действовал никогда в жизни.
* * *
В радиоузле не было никого, кроме одного связиста, к счастью младше по званию. Артур подошел к ефрейтору, напустив на себя важный вид:
— Освободи помещение, связь нужна.
— Не положено, — проблеял тот.
— Ты мне еще тут повозражай! Война идет, ефрейтор! Война во славу Омеги! Глаза у парня стали стеклянными, и он рявкнул:
— Славься! — вскинув руку в традиционном приветствии. После чего уступил Артуру место за передатчиком, но из комнаты не ушел.
Артур выбрал частоту своей фермы и нажал вызов, мечтая только об одном: лишь бы Высь был на месте. Еле заметно дрожали руки, и пересохло во рту. Артур раз за разом повторял про себя кодовую фразу, но никто не отвечал, а ефрейтор, постепенно выходя из патриотического ража, ел сержанта глазами. Наконец в динамике щелкнуло и сквозь помехи пробился далекий, еле слышный голос Выся:
— Прием, прием, не слышно вас…
— Славься! — гаркнул Артур. — Лето выдалось непривычно жарким! Действуйте по плану, повторяю: действуйте по плану. Как поняли? Прием!
— Артур? Лето? Что, уже пора?
— Приказ генерала, — веско, специально для ефрейтора, сказал Артур и дал отбой. Ефрейтор выпучился пустынным крабом.
— Запомни, — горло саднило, и Артур говорил хриплым шепотом, — ты ничего не слышал. Военная тайна. Совершенно секретно. Как понял?
— Так точно! — Неизвестно, что подействовало сильнее, — тон или угроза, но ефрейтор проникся.
Не тратя на него времени, Артур четким шагом вышел на улицу и направился к плацу. Ему необходим был Курганник.
* * *
Всего сутки прошли с того момента, как забрали взрослых мужчин, а на ферме уже все разваливалось и дела шли из рук вон плохо: женщины не справлялись с манисами, тяжелую работу переложили на таких, как Высь, подростков. Понятно стало, что сезон селение не переживет: некому будет пополнить скудные запасы, некому торговать, да и не с кем. Оставалось надеяться, что войска пройдут стороной, не разграбив последнее и не тронув женщин.
Сегодня, когда поступил вызов, Высь возился на улице, приводил в порядок старый сендер, остроносый, спаянный из разнокалиберных труб. У сендера барахлил движок. Заслышав сигнал, Высь чуть не заплакал — ясно уже, что по радио будут сообщать о новых и новых напастях… Шлюхам-то хорошо, они трепещут, солдат ждут. А вот честных девушек, на которых Высь только-только начал заглядываться, жаль.
Поэтому он не спешил — не мог решиться, страшно было услышать о приближении войск или о чем-то таком.
Но на связи был Артур, и все оказалось хуже, чем парнишка предполагал. Когда хозяин фермы отключился, Высь еще некоторое время сидел, глядя прямо перед собой. Ответственность, свалившаяся на него за последние два дня и сделавшая из шпыняемого шлюхиного сына взрослого мужчину, защитника, теперь грозила раздавить. Вывезти в безопасное место Нику с малышкой… Нет, лучше пешком. Ведь нельзя больше никого с собой брать… А как в схроне с припасами? Нужно ли тащить на себе еду и воду? И как незаметно выскользнуть из поселка, сколько у них времени?.. Высь встряхнулся, с силой растер уши и побежал искать Нику.
Посадив Лану на тряпку у ограды фермы, жена Артура, повязавшая волосы косынкой, мешала в корыте корм для манисов: вареные зерна кукурузы, объедки, остатки мяса, скорлупу яиц. Лицо раскраснелось и покрылось капельками пота. Высь окликнул ее, Ника разогнулась и посмотрела на парня.
— Лето выдалось жарким, — пробормотал Высь, приближаясь к ней, — нужно уходить. В место, про которое Артур говорил. Ника вскрикнула и зажала рот руками. Вокруг не было ни души.
— Артур сказал?
— Да. Ника, уходить нужно сейчас. С собой только самое необходимое, и собираемся быстро, тихо. Там еда есть?
— Еда? Артур постоянно следил. Запасы там… и вода тоже. У него семья в схроне от мутантов пряталась, давно еще. Это на свалке, где панцирники. Высь, а как же мы доберемся? Поедем?
— Пешком пойдем. Оружие прихватим, что там тебе для маленькой нужно — и бежим. Давай, бросай все и собирайся.
Ставшая сосредоточенной и спокойной Ника, не говоря больше ни слова, подхватила на руки Лану и пошла к дому. Она двигалась размеренно, безмятежно, чтобы никто ничего не заподозрил. Высь знал, что Ника сумела выжить, когда ферму заняли враги Артура, сумела дождаться. В этой хрупкой на вид женщине таилась великая сила. Он следом вошел в ее жилье.
И тут самообладание оставило Нику: сунув Высю дочь, она заметалась, причитая. Хватала вещи, прижимала к груди, отбрасывала, зачем-то сдернула с кровати покрывало, швырнула на пол, принялась наваливать на него одежду, посуду.
— Ника… — окликнул ее Высь, — Ника, мы столько не унесем.
Она заплакала. Вторя матери, разревелась Лана. Высь беспомощно наблюдал, как женщина бестолково собирается, как в отысканный заплечный мешок кидает какую-то ерунду. Наконец Высю это надоело, и он принялся командовать. Ника подчинилась, по его указке взяла минимум одежды, хауду Артура, патроны, зажигалку, фонарь. Своего Высь решил ничего не брать: он не женщина, чтобы наряжаться.
— Лекарства, — подсказал, — все, что есть.
Ника мелко закивала, полезла в шкаф. Еще недавно уютный, дом выглядел разграбленным.
* * *
На плацу надрывался Глеб. Артур постоял в стороне, наблюдая за рыжеусым сержантом. Ну и рожа: глазки бегают, с губ срываются брызги слюны. Новенькие учились маршировать, получалось у них гораздо хуже, чем можно было ожидать. Такое чувство, что эти мужчины и ходить-то не умеют… Артур заприметил Курганника, коричнево-красного под наливающимся зноем солнцем. Свежеобритая голова коновала обгорела, кожа лоскутами сойдет. Рядом с Курганником были и остальные ребята с фермы. Выползень Курганник взгляда с него не сводил. Глеб пока не замечал Артура, надрывался, орал:
— Правой! Левой! Придурки! Манисово дерьмо! Ползуновья отрыжка!
Вдруг Курганник нарушил строй, не обращая внимания на эти вопли, пошел к Выползню, раздвигая мужиков: Чужие косились удивленно, покрикивали вслед; свои улыбались. Охотник Маклай, тоже с Артуровой фермы, пристроился в след коновалу. Артур дернулся: остановить, удержать! Их же сразу повесят за самоуправство! Их же… Не успел. Глеб поперхнулся очередным воплем и принялся слепо шарить по поясу в поисках кобуры.
