— Что ты имеешь в виду? — потребовала ответа Ксантиппа.
— Кое‑что, сказанное мной на площади. Пожалуй, я был неправ, — сказал Сократ. — Я все‑таки лишился сна и покоя.
Удары зазвучали громче.
— Ты тратишь на агоре слишком много времени. — Ксантиппа толкнула его снова. — Иди вон лучше и поговори с этим пьяницей.
— Кто бы там ни был, не думаю, что он пьян.
Но все же Сократ натянул через голову хитон. Он прошел через небольшой тесный дворик, в котором Ксантиппа выращивала специи, и подошел ко входной двери. Когда он начал ее отпирать, стук прекратился. Он открыл дверь, за которой стояли полдюжины больших, коренастых мужчин. Трое из них несли факелы. Все до одного несли дубинки.
— Приветствую вас, друзья, — мирно сказал Сократ. — Что вам такое нужно, что не может подождать до утра?
— Сократ, сын Софрониска? — спросил один из громил.
— Да Сократ это, Сократ, — сказал другой, хотя Сократ и сам кивнул головой.
— Надо знать точно, — сказал первый, после чего снова обратился к Сократу: — Пойдем с нами.
— А если не пойду? — спросил он.
Все незваные гости подняли дубинки.
— Пойдешь, — сказал их предводитель, — по–хорошему или по–плохому. Выбирай сам.
— Сократ, чего этому идиоту нужно? — заорала Ксантиппа из глубины дома.
— Меня, — сказал он, и ушел вместе с громилами в ночь.
* * *
Алкивиад зевнул. Даже такому опытному дебоширу, как он, бодрствование в середине ночи казалось странным и неестественным. Когда садилось солнце, большинство людей шли спать до утра. Даже дебоширы, пусть и не всегда. Глиняные лампы, слабо освещавшие этот пустынный дворик и наполнявшие его запахом горелого оливкого масла, не шли ни в какое сравнение с яркими, теплыми, веселыми лучами Гелиоса.
Откуда‑то появилась летучая мышь, схватила моль около одной из ламп — и тут же пропала снова.
— Теперь их не могу, — пробормотал один из людей, находящихся в дворике вместе с Алкивиадом. — Они противоречат самой природе.
— Про меня говорили то же самое, — беспечно ответил Алкивиад. — Впрочем, замечу, что я красивей летучей мыши. — Он самодовольно улыбнулся. Любуясь собственной внешностью, Алкивиад совершенно не знал меры, пусть его гордыня и не была лишена оснований.
Его приспешники ухмыльнулись. Открылась входная дверь.
— А вот и они, — сказал ненавистник летучих мышей. — Давно уж пора.
Вошел Сократ в сопровождении полудюжины мордоворотов.
— Приветствую тебя, — сказал Алкивиад. — Мне очень жаль, что ты заставил меня так поступить.
Сократ склонил голову набок и посмотрел на Алкивиада изучающим взглядом. В этом взгляде не было страха — только любопытство, хотя он наверняка понимал, что его ждет.
— Как это один человек может заставить другого? — спросил он. — А уж если человек сам знает, что данный поступок нехорош, то как можно заставить его такой поступок совершить?
— Этот поступок хорош — для меня, — сказал Алкивиад. — Ты нарушал на агоре общественный порядок.
— Нарушал порядок? — покачал головой Сократ. — Прости, но тот, кто тебе об этом сказал, руководствовался ложными сведениями. Я сказал людям правду и задал им вопросы, которые, может быть, помогут им решить, что истинно, а что нет.
— Это и есть нарушение общественного порядка, — сухо сказал Алкивиад. — Если ты критикуешь меня, то кто же ты еще, как не нарушитель?
— Правдолюбец, как я уже сказал, — ответил Сократ. — Ты не можешь этого не знать. Мы с тобой нередко это обсуждали. — Он вздохнул. — Я думаю, что мой гений был неправ, призывая сопровождать тебя в Сицилию. Да, он раньше никогда не ошибался — но как же ты можешь с такой легкостью отказаться от всего, что ранее полагал истинным?
— Это верно, ты показал мне, что боги не могут быть такими, какими их вообразили Гомер и Гесиод, — сказал Алкивиад. — Но ты сделал из этого неверный вывод. Ты говоришь, что мы должны жить так, как если бы боги за нами наблюдали, пусть они этого и не делают.
— И мы действительно должны так жить, для нашей же пользы, — сказал Сократ.
— Но если боги за нами не наблюдают, о наилучший, так чего же нам стесняться? — спросил Алкивиад. — Если это и есть моя единственная жизнь, то я возьму от нее все, что смогу. И если кто‑нибудь встанет на моем пути… — он пожал плечами, — …то мне будет очень жаль.
— Хватит этой болтовни, — сказал приспешник Алкивиада, ненавидящий летучих мышей. — Дай ему лекарство. Уже поздно, домой хочу.
Алкивиад достал горшочек из красной глины, окрашенный в черный цвет.
— Цикута, — сказал он Сократу. — Легко и быстро, и куда меньше возни и шума, чем в случае с Критием.
— Как ты благороден, — заметил Сократ. Он сделал шаг вперед и потянулся за горшочком. Приспешники Алкивиада ему не помешали. Да и зачем? Если он выпьет яд безропотно — тем лучше.
Но когда до Алкивиада оставалась лишь пара шагов, Сократ закричал «Элелеу!» и бросился на своего бывшего ученика. Горшочек с цикутой упал на змелю. Алкивиад сразу же понял, что его жизнь находится под угрозой. Хоть Сократ и был на двадцать лет старше, но его широкоплечее тело казалось одним сплошным мощным мускулом.
Сократ и Алкивиад покатились по земле, обмениваясь ударами, проклятиями, пинками и попытками выдавить сопернику глаза. Это был самый настоящий панкратион, борьба без правил, в которой соревновались атлеты на Олимпийских играх. Алкивиад опустил голову поближе к своей груди. Большой палец Сократа, направленный Алкивиаду в глаз, попал вместо этого ему в лоб.
Будучи еще мальчиком, Алкивиад однажды укусил противника, одолевавшего его в борьбе.
— Ты кусаешься подобно женщине! — закричал тогда его соперник.
— Нет, подобно льву! — ответил он.
Он укусил противника тогда, потому что терпеть не мог поражений. Он укусил Сократа теперь, чтобы не дать ему себя задушить — рука Сократа уже пробиралась к его горлу. Сократ заревел. Рот Алкивиада наполнился его горячей, соленой кровью. Алкивиад ударил Сократа локтем в живот, но это не помогло — живот Сократа, казалось, был сделан из того же мрамора, что и Парфенон.
Тут с криками подбежали приспешники Алкивиада. Они начали бить Сократа дубинками. Проблема состояла в том, что почти столько же ударов доставалось и Алкивиаду. И вдруг Сократ застонал и перестал сопротивляться. Алкивиад высвободился и увидел рукоятку ножа, торчавшего из спины его противника. Без сомнения, острие ножа достало до сердца.
В глазах Сократа, смотревших на Алкивиада, все еще теплился рассудок. Он попытался что‑то сказать, но вместо слов изо рта его полилась кровь. Поднятая им рука снова упала. Дворик заполнился вонью — кишечник мертвеца опорожнился.
— Ф–фух! — сказал Алкивиад, только сейчас начавший чувствовать боль и заметивший свои синяки. — Да он со мной почти справился.
— Кто бы мог подумать, что старый болтун может так драться? — заметил один из его приспешников с удивлением и уважением в голосе.
— Это уж точно, болтун он был изрядный. — Наклонившись, Алкивиад закрыл уставившиеся вдаль глаза. Нежно, подобно влюбленному, он поцеловал Сократа в щечку и в кончик широкого носа. — Да, он был болтуном. Но что он был за человек, клянусь богами!
* * *
Алкивиад и царь Спарты Агис стояли бок о бок на помосте для ораторов на Пниксе — холме к западу от агоры, на котором собиралось афинское Собрание. Поскольку Алкивиад взял власть в Афинах в свои руки, настоящим Собранием назвать это было нельзя. Но Пникс, равно как и театр Дионисия, по–прежнему был удобным местом для того, чтобы собрать туда граждан, дабы они могли послушать Алкивиада — и Агиса.
Здесь собрались не только сновавшие туда–сюда и болтавшие афиняне — один из углов Пникса занимали несколько сотен спартанцев, пришедших вместе с Агисом из Пелопоннеса. Они выделялись не только своими красными плащами и выбритыми верхними губами — они также стояли на своих местах без единого движения или звука. По сравнению с оживленным местным людом они казались статуями.
Спартанцы были не единственными эллинами, пришедшими сюда из других полисов. Делегацию в Афины прислали Фивы. То же сделал Коринф. Так же поступили фессалийцы из городов на севере собственно Эллады. Не обошлось и без полудиких македонцев. Их посланники глазели во все стороны, особенно назад в направлении Акрополя. Кивнув в их сторону, Алкивиад негромко сказал Агису:
— В их отсталой стране ничего подобного нет.
— У нас тоже ничего подобного нет, — сказал Агис. — Сомневаюсь, к добру ли вся эта роскошь.
— Нас она не испортила, и твердости нам не убавила, — ответил Алкивиад. «Как ты и сам уже убедился». Он не сказал этих слов вслух, но они все равно словно повисли в воздухе.
— Да, — лаконично сказал Агис.
Вслух же Алквиад сказал следующее:
— Мы потратили достаточно времени — слишком много времени — воюя друг с другом. Если Афины и Спарта придут к согласию, если за нами последует остальная Эллада, и даже Македония…
