— Не уверен. Более того, уверен в обратном. К тому ж я имел в виду не пустые фантазии, а действительно новые предположения. Увидеть их чрезвычайно трудно. При этом большие проблемы всегда представляет введение нового в существующий контекст. Трудно найти возникшей гипотезе достойное место, просмотреть возникающие логические взаимосвязи с известными, неоднократно проверенными фактами. Соответствующая наука — системный или, как еще называли, концептуальный анализ — существует давно, и я являюсь ее скромным представителем. На Квартаре исполняю обязанности народного трибуна, главной обязанностью которого является установление контактов между различными членами нашего общества. У нас, видите ли, отрабатывается принципиально новый уклад социального устройства…
Поздно спохватился Ник Улин. Узрев новую тему, Яфет выдал длинную серию вопросов. Понятие усталости было ему неведомо. Ник Улин смог оторваться от него только поздно вечером, когда подошло время сеанса связи с Квартаром.
Мгновенная межзвездная связь была дорогим удовольствием. Поэтому передаваемые сообщения сжимались, накладывались друг на друга, и одним проложенным в пространстве каналом одновременно пользовались, бывало, до сотни человек. Однако когда со своими подопечными разговаривал трибун Квартара, пропускной способности самой лучшей аппаратуры кодировки информации не хватало. Ник Улин один занимал переговорной пункт в течение всех двух часов, заказанных его далекими согражданами для общения. После этого он в привычном возбуждении гулял по пустынным улицам Мифополя до самого утра, размышляя о всякой всячине. В том числе о своем новом знакомом.
Леверье
Граф Герман Васильевич Леверье отказался появляться на Перекрестке, и Шоанару пришлось назначить ему аудиенцию в императорском кабинете, что располагался в разросшемся в последние годы левом крыле королевского дворца.
Заочно они были известны друг другу с незапамятных времен, когда в Галактике еще мало кто что знал о Ремите — на центральных планетах Содружества случайные знакомства удивительнейшим образом превращались в знак судьбы. Жизненные пути их пересеклись, когда Шоанар писал типовой устав школ Гуро, а Леверье ему оппонировал. Затем они участвовали в нескольких галактических видеоконференциях, неоднократно обменивались пространными письменными посланиями. И тот, и другой несли нелегкий крест учителей Уренара. Когда Шоанар принял приглашение Олмира возглавить институт королевских советников, часто сталкивались на официальных мероприятиях, но до сих пор один-на-один вживую не разговаривали. Вот почему готовясь к нелегкой беседе, Шоанар просмотрел множество видеозаписей с графом, пытаясь понять образ его мыслей.
С годами Леверье набрал вес, и дородный, лишенный каких-либо запоминающихся черт, с огромной головой и бесцветными короткими волосами, выглядел глыбой, высеченной из единого куска мрамора. Это впечатление усиливалось его чрезмерно свободной одеждой, похожей на древнеримскую тогу.
Шоанару казалось, что дух императора незримо витает в просторном кабинете, и потому не занял хозяйского кресла, а сел у приставного стола. Там тоже места было предостаточно, чтобы удобно разложить все бумаги.
Войдя, граф легким кивком изобразил нечто вроде приветствия и без приглашения уселся в кресло напротив.
— Я вас внимательно слушаю, — сказал он, перекидывая ногу за ногу.
Шоанар, привыкший к почтительности, оказываемой ему ремитцами, — как никак, но занимаемая им должность Главного императорского советника считалась весьма почетной — растерялся.
— Ваши вольные манеры, дорогой граф, повергают меня в недоумение…
— И это все, что вы хотели мне сказать?
— Нет, не все, — Шоанар лихорадочно искал правильную линию поведения. Отвык он на равных общаться с людьми. Вот Ник Улин, квартарец, мигом нашел бы, что сказать, чтобы поставить необычного посетителя на место.
— Могу предложить вам свежего соку, — наконец выдавил он из себя. — Мне давеча доставили великолепные фрукты.
— Да? — у Леверье поднялась бровь, — с удовольствием.
Увлекаемый Шоанаром, он подошел к сервировочному столику в углу и критически оглядел разложенное на нем богатство.
— Вот эта ужасающая штука, как я понимаю, ваша соковыжималка? — спросил Леверье, указывая на блестящий цилиндр с длинным рычагом.
— Так точно. Я, видите ли, привык к незатейливым вещам. Пользуюсь любой возможностью, чтоб почувствовать себя независимым от автоматики и электроники… всего того, что не видит глаз, не ощущают руки. И, поелику разумею, предоставляю себе эту самую возможность.
— Похвально. Мне нравятся люди, способные лично поухаживать за собой и заботящиеся о том, чтобы мировая энтропия нарастала с меньшей скоростью.
Шоанар, стараясь не обращать внимания на уколы, смиренно сказал:
— Позвольте порекомендовать…
— Не надо. Я разберусь, что достойно моего выбора. Если и буду мучиться потом желудком — так винить придется самого себя.
Прозвучавшее показалось Шоанару по-детски задиристым. Нервничает, однако, граф, подумал он.
— Я, пожалуй, могу угадать, откуда у вас эти фрукты, — Леверье, почувствовав неловкость, попытался смягчить разговор. — Они беттийские?
— Да, мне их прислал…
— Бент Красс? Эдакий назойливый старикашка?
— Совершенно верно.
— Он многим навязывает свою продукцию. Я, например, неоднократно получал его посылки. Хотел было отказаться от беспричинного внимания, да, подумав, решил, что не стоит. Отличные фрукты.
— Да, неплохие. Между прочим, Бент Красс открыл школу для ремитских садоводов. Как я знаю, у него нет отбоя от желающих поучиться, повысить квалификацию.
Леверье с полным стаканом сока снова опустился в кресло. Очищать соковыжималку после себя он демонстративно не стал.
— Не понимаю, зачем он это делает, какой ему прок.
— Активная жизненная позиция.
— Ну, разве что только это.
— У вас, как я понимаю, тоже общественная позиция весьма активна, — Шоанар начал разговор по существу.
— Что вы имеете в виду?
— Скажем, ваши усилия по препятствованию экспедиции к Шару.
— После того, как судьба подарила мне счастье побывать в Сумеречных Созвездиях, — вы, должно быть, знаете, что я был в Четвертой экспедиции — я стал противником любых новых контактов с Перворожденными. И всюду, при каждом удобном случае я пытаюсь донести свое мнение до общественности. Вы желаете лишить меня возможности открыто высказывать свои мысли? Хотите ввести цензуру?
— Нет-нет, что вы…
— Я имею право по своему выбору и желанию выступать перед публикой?
— Ну конечно.
— Тогда не понимаю, в чем ваши претензии.
Шоанар медленно ворочал бумаги, подбирая нужные слова.
— По нашим данным, вы не только говорите, но и действуете…
— Слишком велики ставки, — перебил граф. — В жизненно важных случаях нельзя скаредничать, бороться в полсилы.
Шоанар продолжал как ни в чем ни бывало:
— В частности, вы организовали пикеты своих сторонников, которые блокировали доставку на звездолет крупногабаритных ремонтных комплектов с космодрома Мифополя. Конкретно, второго и пятого числа…
— Не спорю, было такое, — разулыбался Леверье. — Способствовал в меру сил стихийному проявлению народными массами недовольства проводимой императором политикой. Согласитесь, что пространство для маневра у меня крайне малое. И все благодаря вашим иезуитским усилиям…
Шоанар предостерегающе почмокал губами, и Леверье, спохватившись, виновато замолчал. Он сам в стародавние времена настаивал на включение в профессиональный кодекс чести психоаналитиков полного запрета на любые, напрямую не связанные с повесткой дня обсуждения методов их воздействий на общественное мнение. Аргумент, выдвигаемый им тогда, был своеобразным: после совершения казни палачи ж не обсуждают, удачно ли их нож резал человеческую ткань.
Советник не стал пользоваться промахом собеседника.
