пожалуйста! Ну, невозможно просто! Она у вас врач?
Узнаю любимую тёщу! Не так уж она изменилась за время моего отсутствия!
— Нет, не врач, — покачала головой Галка, задержалась на пороге и оглянулась на меня. — Да, хорошо… Но я на Вас рассчитываю, да? Сразу же, сразу же позвоните мне, если вдруг… Хоть что-то! Самая малость! — хрусткая купюра перекочевала из рук моей жены в медсестринский карман.
— Конечно, конечно! Не беспокойтесь! Сразу же позвоню! — с новой силой защебетала медсестра.
— Владислав Семенович! — раздался голос тещи из глубины больничного коридора. — Дорогой мой, приветствую Вас! Так что Вы мне скажете? Я звоню мужу? Он сейчас в Москве! Готов привезти в наше захолустье лучшего кардиолога Москвы! Лучшего!
— Альбина Николаевна, душенька! Не стоит! Уверяю Вас, пока не стоит! Ваш зять в хороших руках! В моих! Прогресс медленный, но он есть! Уверяю Вас!
Дверь в палату закрылась, и я очнулся.
За окном стояла душная южная ночь. Слабый ветерок не приносил прохлады. Я боялся пошевелиться: вдруг нечаянно сорву с себя сложные приборы. Сердце глухо долбилось в ребра, отдавая почему-то в шею ноющей тупой болью.
Осторожно приподнял голову и поморщился. От неудобного положения шея затекла, отсюда и неприятные ощущения. В темноте сумел разглядеть очертания еще одной кровати, по тумбочке возле своей и чужой. В глубине комнаты виднелись крупногабаритный шкаф. Дверь в палату была закрыта. Тишину нарушали только ночные звуки, залетающие в распахнутое окно.
Отчего-то сделалось невыносимо страшно от предстоящей встречи с Галкой. Я давно её похоронил, выплакал, простился. Чуть не спился, прощаясь. Но, черт побери, так до сих пор и не отпустил. Не потом ли с тех самых пор для меня все женщины и не женщины вовсе, а так, подруги дней моих суровых, удовольствие на прау ночей или до тех пор, пока не начинают считать себя моей второй половиной.
А мы с Галчонком не были половинами. Мы как-то сразу с первой встречи поняли, что одно целое и по мыслям, и по духу, и по увлечениям. Одни книги, одни фильмы, одни чувства… С половинками не то. Все поделено ровно пополам. Только у одного обычно часть вдвое больше, а другому достаются остатки.
Я лежал в темноте с широко раскрытыми глазами и не представлял, что я скажу своей покойно жене, внезапно оказавшейся живее всех живых. Что называется, прогулялся в прошлое! Но если меня для этого отправили в далекий семьдесят восьмой, то я готов туда смотаться еще пару раз, чтобы отца воскресить и мать. Так, стоп. Отец, выходит, тоже див.
Интересное кино, это что ж такого я изменил в прошлом за несколько дней, что моя личная история так круто изменилась? Если еще и матушка жива-здорово, то тогда я, пожалуй, попрошусь в командировку назад в СССР еще пару раз. Если это поможет Кольку Веселова воскресить, который спас троих, вытащил из пожара, но сам погиб: придавило рухнувшей балкой в последний заход. Сходил, что называется, за беременной собакой… Собаку выпихнул, а сам…
Перед глазами одно за другим вставали лица погибших при исполнении парней-спасателей. Их, слава Богу, было немного, но каждый — герой, по-другому не назовешь. И за каждого я готов сходить, слетать, сбегать хоть в каждый год из тех семидесяти лет советской власти. Скажут, и вовсе останусь в прошлом, лишь бы только к жизни вернули.
— Шухер, паря, Кузьмич! — забормотал сосед по палате, проживая во сне свое прошлое.
Я улыбнулся, надо же, Кузьмич меня и в настоящем преследует. И только через пару секунд до меня дошло: на соседней койке сопел Женька. А я по-прежнему нахожусь в стране Советов в семьдесят восьмом году в двадцатом веке.
Не поверив самому себе, я резко поднялся с кровати и тихо подошел к соседу. Точно, Жека. Дрыхнет без задних ног. Это ж надо как меня рубануло после развеселого дня. Я даже не слышал, во сколько он пришел. Обычно я сплю чутко, особенно в непонятных ситуациях. Мои теперешние обстоятельства выглядели более чем странными.
Я вздохнул, нацепил тапки и осторожно выскользнул из комнаты. Дико хотелось пить, и я двинул в сторону общажной кухни. Тускло освещенный коридор студенческого советского общежития напоминал декорации к фильмам ужасов. Эффект усиливал монотонный звук, нарушавший тишину с равными промежутками. От этого даже мне, повидавшему виды пятидесятилетнему мужику, стало вдруг не по себе.
Пока до меня не дошло: кто-то просто забыл закрыть кран в пищеблоке и капли воды разбиваются о чугунную эмалированную раковину. Это произведение уродливого советского производства ставили повсеместно. Лет с десяти моей семейной обязанностью стало мытье посуды.
Ох, как я не любил эту широкую лохань, на дне которой лежала пластиковая решетка, чтобы не царапать эмаль посудой. А в сливе лежала затычка, чтобы остатки пищи не попадали в трубу.
Ненавидел эту заглушку всеми фибрами своей детской души! За этот самый пищевой мусор, который отчего-то вызывал во мне недетскую брезгливость. Чтобы вытряхнуть из сеточки остатки еды, я отрывал кусочек газеты и с ее помощью брал фильтр в руки.
Если вспомнить, в каком говне с восемнадцати лет мне приходилось копаться, таская останки человеческих тел, то возникает вопрос: откуда в пацаненке, который спокойно брал в руки жуков, пауков, головастиков, лягушек, мертвых воробьев, появилось это чувство?
Наверное, мозгоправ смог бы докопаться до истинных причин такой брезгливости, которая присутствует во мне до сих пор. В моей раковине нет затычки для слива. Мне проще применить жёсткую химию для прочистки труб, чем взять эту хрень в руки. Но психологические проверки мы, спасатели, проходим на ура. Долго ли умеючи переиграть заумные тесты и получить нужный тебе результат.
Я неторопливо шел по коридору, заворожено слушая ночную капель. Где-то что-то скрипнуло. Я остановился, замер и прислушался. Тот почти гробовой тишины зазвенело в ушах. Я пожал плечами — показалось — и двинул дальше.
Добрел до кухни, решил не включать свет. Наощупь раздобыл стакан с полки, налил воды и залпом выпил. Второй порцию пил уже с чувством, с толком с расстановкой, наслаждаясь каждым глотком.
Подумал, надо раздобыть тару побольше, и охлаждать воду в холодильнике. В нашем городе холодные напитки жизненная необходимость. Из водопроводных труба летом бежит настолько тепленькая жидкость, что ни о какой свежести речь н идет от слова совсем.
Сполоснул стакан, улыбнувшись своим мыслям, крепко закрутил кран и решил выйти на балкон, подышать ночным воздухом. Спать не хотелось. Я стоял, глядя на ночной город. В голове
