– Конечно, конечно, – засуетилась «Эл-Эл».
Анна посмотрелась в зеркало мужа, поправила волосы, кинула взор на бесчисленные дочкины фотографии, хмыкнула и пошла к Ширко. У него в кабинете сидели Сумуновский и Безуглов. Увидев Белолобову, оба сразу встали, сдержанно поздоровались и вышли. Анна заметила, что они старательно прячут глаза. Нехороший знак, нехороший!
– Что скажешь? – спросила она у Пашки.
– Идем, – потянул он ее за собой.
– Куда?!
– К шефу.
– А больше ничего не пояснишь?!
– Нет.
Анна чертыхнулась, глаза против воли начали наполняться слезами. Шла за Ширко, все вокруг мутнело, остановилась, вынула салфетку, промокнула веки. Увидев ее, секретарша поднялась, подошла к двери кабинета начальника и приоткрыла ее, знаком предложив войти. Анна посмотрела на Пашу, тот отрицательно покачал головой. Ну, что ж, одна, так одна.
Президент компании чистил ножом карандаши. Увидев Анну, привстал, молча кивнул, показал на кресло перед собой, и опустил свое грузное тело обратно. Женщина присела и сразу утонула в этом дизайнерском чуде, попыталась устроиться удобнее, закинуть ногу за ногу – все равно никак не получалось. Николай Владимирович все точил и точил, и только закончив работу, начал говорить.
– В группе твоего мужа было восемь человек. Вышли они примерно в начале девятого утра. Ледник сошел в 10:12. То есть они попали прямо под него. На 17:36 найдено семь трупов членов группы. Олега среди них нет. Но… надежды мало.
У Анны затряслись плечи.
– Но она все-таки есть?
– Подполковник МЧС, курирующий из Москвы операцию на Эльбрусе, сказал – один процент.
– Один? Почему один? Труп же не нашли?
– Анна, – вздохнул Владимирович, – лучше бы нашли.
– Что вы такое говорите?!
– Что они шли ввосьмером, рядом. То, что трупа твоего мужа нет, означает не то, что он жив, а то, что, допустим, его тело придавило толщей льда метров в десять, а то и пятнадцать. Этот лед никто не будет поднимать. Мы его даже похоронить не сможем.
Слезы текли, но как-то сами по себе, рыдания не возникло. Анна вытирала их, и все.
– А что означает «один процент»?
– Ну, – скривился президент, – «один процент» означает Голливуд. То есть Олег мог упасть в расщелину, а ледник пройти над ним. Но Эльбрус исхожен вдоль и поперек, и таких расщелин там попросту нет. Далее: у них было самое современное, самое лучшее, самое дорогое снаряжение. Если бы твой муж упал куда-то, то он бы давно выбрался наружу.
– А если его засыпало снегом, если искать, там, с собаками – так это, по-моему, делается?
– Тот же подполковник сказал: человек под снегом живет максимум три часа. Прошло почти восемь. Ань, смирись. Высота горы – километров пять. Ты представляешь, какую площадь надо исследовать, чтобы кого-то найти? И ледник шел до самого подножья. Скорость – сто пятьдесят километров в час. По пути вообще любого могло перемолоть в крошку. Извини за прямоту.
Анна не могла сидеть в этом дурацком кресле, созданном для того, чтобы отдыхать в нем и нежиться. Не до отдыха. Она вскочила:
– Сколько у моего мужа денег?
– Понятия не имею, – прижал руку к сердцу Владимирович. – Это же нас он заставлял рисковать миллиардами, забирая с успешных операций свою комиссию, а на кровные денюжки покупал долгосрочные облигации. Так иногда, баловался всякими штучками, но по мелкому. О будущем думал. О далеком. А вон как вышло…
– Ну примерно?
– На нем два процента акций компании – это твердых миллионов двадцать. До кризиса, – скривился президент, – насчитали бы больше. Других денег – миллионов тридцать. А может, двадцать. А может, сорок. Для подведения полного баланса и выхода в кэш понадобится месяц, не меньше. К тому же я знаю, что он по одному ему известным причинам покупал такие диковинные бумаги, боливийские, например, которые, если честно, на фиг никому не нужны. То есть пока на них покупателя найдешь, времени потребуется еще больше. Но Ширко с Сумуновским тебе все соберут, не сомневайся. Ни копейки на сторону не уйдет.
– Я не о том. Сейчас, срочно, какие его деньги можно использовать? Или просто взять деньги в долг под залог тех же облигаций?
– Зачем тебе, Ань?
– МЧС заключает коммерческие договора? Так, чтобы не совать взятки, а именно обозначить фронт работ, заплатить, а они сделали?
– Кхе! Почти все государственные организации заключают коммерческие договора. Кроме, конечно, производителей плутония. Да и то – не уверен. А что ты хочешь?
– Я хочу заплатить деньгами Олега МЧС, чтобы из Москвы направили самолет со специалистами, с как можно большим количеством специалистов, с необходимым оборудованием, в помощь к нальчикским специалистам, для того чтоб на коммерческой основе они исследовали эту самую «огромную площадь» и нашли тело моего супруга. Я хочу, чтобы моя дочь могла прийти на могилу отца и возложить на нее цветы, а не ставить обелиск в чистом поле, зарыв в землю вместо гроба его джинсы!
– Аня, Анечка! Ну зачем это тебе? Я понимаю, что тебе больнее, во сто крат больнее, но нам тоже тяжело. Так что я тебе скажу: думай о дочери в другом смысле. Те три-четыре миллиона, которые ты выбросишь на операцию, в успехе которой никто не уверен, с гораздо большей пользой можно потратить на будущее твоей Нины. А память живет не на кладбище, не в кубометре земли над гробом, а в душах людей! Поверь мне, как человеку, который воевал, терял друзей: после смерти тело – всего лишь ветхая плоть, хоть кремируй, хоть закапывай – все равно, а погибшему – сильнее всех «все равно»!
– А если он еще не погиб? – слезы окончательно высохли. Анна склонилась над столом шефа своего мужа. – Так вы поможете, или нет?
– А-а-а! – простонал Николай Владимирович. – Иди в Олежкин кабинет, сиди там, жди, я звонить в МЧС буду. Пусть с тобой пока Ширко побудет.
– Я, – показала Анна рукой за спину, – лучше к дочке в холл пойду. Она у меня там за новостями по «айпэду» следит.
– А зачем ты дочку привезла? С ума сошла?
– Это она мне про Эльбрус сказала. Первая. В интернете вычитала. Как я ее могла одну оставить?
– Ну… Тогда правильно.
Он взял трубку.
– Ларис… Там в холле дочка Белолобова. Пусть охрана пропустит в кабинет отца. Да, в виде исключения. Сейчас туда мать подойдет.
Опустив трубку, он сказал:
– Аня, твои деньги – хоть яхты покупай, хоть на благотворительность отдавай. Но я тебя не понимаю…
– Я не так много смертей видела, как вы. Для меня это вообще – первая серьезная смерть. Потому и по другому к ней отношусь.
– Ладно, иди! – проворчал президент компании и снова снял трубку.
Анна прошла по коридору, выглянула в холл. Заметив ее, Нина сразу вскочила.
