Амазонки не ушли.
Остались.
– Пентесилая-я-я! Месть! Месть! Ме-е-е-есть!
Многоголосый женский крик по всему полю. Коренастые широкоплечие всадницы, забыв обо всем, неслись на наши фаланги, на стену копий.
– Пентесилая-я-я-я-я!
Пентесилая – царица, убитая Лигероном в ночном бою.
Та, чей шлем приглянулся дядюшке Терситу...
Они мстили. Не думая, не рассуждая, по-звериному. Пчела-матка погибла, и остальным осталось только одно: умереть, захлебнувшись кровью – вражеской и своей.
На какой-то миг мне даже стало их жалко.
Били копыта в истоптанную землю, тоскливо кричали кони, отчаянно выли женщины-пчелы, мчась навстречу смерти. Дрогнули копья, дернулись, вонзились в мясо...
Война сходила с ума. И мы сходили с ума.
* * *
В последние дни я совсем перестал бывать на берегу, у наших чернобоких дельфинов-кораблей. И не я один. Раньше, бывало, даже после боя, даже когда еле ноги волочишь (если, конечно, осталось что волочить), выползали мужи ахейские на серый песок, смотрели, дыхание затаив, на равнодушную блистающую гладь Лилового моря. Плакали – вначале тайком, прячась, сморкаясь для виду. А после – и крыться перестали. Ведь там, за жемчужно-алой каймой морского заката, – Эллада! Некоторые даже корабли гладили. Сядут на песок, упрутся лбом в просмоленное дерево...
А вот теперь – отрезало. Только стража песок эмбатами ворошит. Ворошит, равнодушно по сторонам поглядывает. Не на закат, а так, службы ради.
...То ли поняли мы, что для большинства Троада и есть Последний Дом, то ли просто сил не осталось. Замкнулся наш маленький Номос, Номос Гекатомбы, Номос Армагеддона, покрепче всякого Кронова Котла. И действительно, к чему вспоминать, рвать душу, гадать, что будет ПОСЛЕ? Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков...
Все так, но в этот вечер я почему-то никак не мог покинуть Сигей. Уже и все наши корабли обошел, и с дядюшкой Антигеном всласть потолковал (ох и скучает коряга старая!), и тайком от прочих обсудил с кормчими Идоменеевых сторожевых кимб, насколько далеко можно уйти из нашей ловушки. Уйти – и вернуться.
...Пока только до Лемноса, дальше – стена. Тает Котел, но медленно, слишком медленно. Перестарался Крон-мертвец, слишком прочен оказался черный лед Времени! Когда мы с дядюшкой Психопомпом перемирие заключали, понял я: ОНИ тоже в ужасе. Легко вызвать тень из Тартара, а вот обратно загнать – поди попробуй!
А после и дело искать себе перестал. Сел прямо на песок, на горизонт уставился. Не уйду! Так и буду смотреть, чаек считать. Все привычно, все знакомо. Справа острые скалы Ройтейона, впереди – винноцветное море с черными пятнышками кораблей-сторожей. Слева три, справа три... Нет, не три! Больше!
Дрогнуло сердце. Не зря ждал, не зря чуял! Ветер (капризный Нот) дул прямо в лицо, от недальнего фракийского берега. Дул, раздувал паруса пентеконтер. Почему-то мне они показались черными – от бортов до «вороньих гнезд» на мачтах. Словно два корабля-ксена, мчавшиеся на всех парусах к нашему (нашему, ха!) берегу, и вправду плыли из Темного Эреба.
Бредовая, нелепая мысль белокрылой чайкой коснулась сердца. Эреб шел за мной. ТАМ устали ждать заблудившуюся Дурную Собаку.
И вот уже весла видать – лихо гребут, на полную выкладываются, и черные борта, и паруса (черные!)... Я встал, дернул ворот хитона, горько улыбнулся. Заждались, видать, там, в Эребе?
Пентеконтеры неслись, перегоняя друг друга. Вот левая впереди, вот правая обгоняет, теперь обе вровень. Увлеклись, того и гляди на песок выскочат, к самым троянским стенам погребут! Засуетились дозорные, прибежал кто-то из гекветов, на всякий случай ведя подмогу. Я не слушал, не оглядывался.
Смотрел.
Черные корабли, черные паруса. Эреб-Прошлое вспомнил обо мне...
Золотой лик Геры Анфии смотрел на меня с паруса левой пентеконтеры. Золото на черном... Я помнил эти цвета с детства, с первых шагов по Глубокой улице. Золотая Гера Анфия, покровительница Аргоса Неприступного, сияла на щите моего деда, ванакта Адраста, прозывавшегося среди людей Злосчастным. С этим щитом дед ушел на Фивы. Там и остался щит...
...И черным, без единого проблеска, был парус корабля, что темнел справа. Черным, как щит Амфиарая Вещего...
Прошлое шло ко мне. Мчалось. Разбрызгивало покорную воду. И вот уже резные корабельные носы видать, и воинов, что стоят на палубах. И двух высоких плечистых парней – тоже таких знакомых...
Ткнулись черные носы в серый песок – в единый миг, в единую каплю воды из клепсидры. Двое спрыгнули вниз, на меня поглядели, друг на друга.
Шагнули... Да. Прошлое шло за мной. Прошлое в сером эфебском плаще, прошлое в плаще черном, траурном...
В сером эфебском плаще шел ко мне погибший под Фивами дядя Эгиалей – знакомыми широкими шагами шел. Молодой, моложе, чем даже я его помнил. Шел, улыбался.
И темен, под стать плащу, был лик сгинувшего невесть где Алкмеона Заячья Губа. Тоже молодого, чуть старше, чем мой вечный враг был в тот день, когда мы подрались с «пеласгами» на Глубокой. И не было больше у Алкмеона его губы заячьей. Исчезло уродство. Красивый сильный парень в траурном плаще...
Ударили в песок сандалии. Переглянулись те, что пришли за мной из черной пасти Эреба.
– Басилей Киантипп Эгиалид...
– Басилей Амфилох Алкмеонид...
– ...Радуйся, ванакт!
В один голос выдохнули. И улыбнулся я прошлому.
– Радуйтесь, мальчики! Здесь нечему радоваться, но вы – радуйтесь!..
– Отец погиб, его убили в спину, – тихо рассказывал сын Алкмеона. – Перед смертью он велел передать тебе, ванакт: «Пусть наша вражда на этом кончится!» И еще он просил прощения за то, что сжег твой дом... Наша семья сейчас живет в Акарнании, у дальних родичей, на чужих хлебах. Что мне там было делать?.. Дядя Диомед, что вы не поделили с папой? Неужели этот проклятый венец?
И что тут ответишь? Мы стали с Алкмеоном врагами из-за того, что его стая пеласгийская играла в бабки на нашей Глубокой? Что он когда-то обзывал меня этолийской собакой?
Прощай, Алкмеон, мой родич, мой вечный враг! Жаль, не поговорили напоследок. Хайре!
– А мне велел плыть сюда басилей Промах, – негромко добавил маленький Киантипп. – Велел спешить. В Аргосе... Не очень хорошо в Аргосе, дядя!
Это я уже понял. Как и многое другое – тоже плохое...
Заставил себя улыбнуться... рассмеяться.
– О делах потом, богоравные басилеи! Бой будет завтра, а пока... идемте-ка в гости. Сфенел Капанид, басилей Аргоса, нас, поди, заждался. У него для вас такие новости есть, такие интересные!..
И действительно: забился Капанид со своею Астартой в шатер, носу не кажет, повоюет – и обратно. Хоть бы разок пригласил!
...А мы и без спросу зайдем.
