– Видел, и не раз, – пробасил конунг. – Каждый третий монах почитает за счастье умереть в муках.
Это любо их Христу. Они так думают. Но почти все начинают визжать, едва огонь поджарит их шкурку.
– Мой человек не будет визжать!
– Да. Я вижу. Но я сказал: не все, а почти все. Уберите это, – конунг кивнул на калившееся в огне железо. – Огня он не боится, и ни к чему тратить время впустую. Мы, Инглинги, уважаем мужество. Даже мужество врагов. Поэтому, если ты не против, Ивар, я хочу, чтобы сюда привели сына франкского ярла. Пусть повторит то, что сказал, а я послушаю.
– Франк пьян, – напомнил Ивар. – Может, завтра, когда он проспится…
– Сейчас! – отрезал конунг.
И двое данов тут же подорвались на поиски графеныша.
Пока его искали, Рагнар обратился к Хрёреку:
– Давно ли ты знаешь этого человека, брат?
– Половину года. Но я верю ему!
– Это я уже слышал. А знаешь ли ты, где и с кем он был до того, как пришел к тебе?
Хрёрек не стал лгать.
– Он пришел ко мне в рваных штанах, снятых с пугала. Это было в Гардарике. Он сказал, что его зовут Ульф и его оружие неправдой отнял ярл из словен.
– И ты ему поверил?
– Мои люди видели, как он входил в город. И тогда у него был меч и хорошая кольчуга.
– Я не о том спрашиваю.
– Да, Рагнар, я ему поверил. Он доказал, что заслуживает доверия. И делал это не раз. Ты видел, как он дрался за меня с Торсоном-ярлом. Могу ли я ему не верить?
– Понимаю тебя, – после паузы произнес Рагнар. – Если бы он сказал тебе, что он – франк, ты принял бы его в хирд?
– Да. Из него получился хороший викинг, а коли так, то какая разница, какого он племени был прежде. Теперь-то он – мой.
– Однако он не признался, – проворчал Рагнар. – Скрыл… Почему? – И поглядел на меня.
Я улыбался. Я слышал их разговор… Но мое состояние оставалось неизменным. И я не собирался доказывать, что я – не верблюд. Захотят – сами увидят.
Тут привели Жерара, и я понял, почему Ивар предложил перенести опрос свидетеля на завтра. Молодой франк действительно не вязал лыка. Висел на дюжих плечах своих подчиненных и бормотал что-то невнятное.
– Отпустите его! – прорычал Рагнар. – И отойдите!
Франки заколебались было, но у Рагнара Лотброка была такая репутация, что ослушаться его парни не рискнули.
Конунг навис над послом короля Пипина и рявкнул совсем уж по-медвежьи, показав на меня пальцем:
– Кто этот человек?
По-франкски, кстати, рявкнул. Вот, значит, как. А прикидывался, что без толмача не разумеет. Ой, непрост Рагнар-конунг! Ой, непрост!
Графеныш стоял, покачиваясь, напротив меня и пытался навести резкость.
Получалось у него плохо.
Тогда Рагнар сгреб паренька за волосы и пододвинул личиком ко мне вплотную.
– Кто это? Говори!
Взгляд графеныша чуть прояснился.
– Жофруа! – воскликнул он. – А почему ты голый?
Он был искренен. Я на него не обижался.
– Я не Жофруа, – произнес я мягко. – Ты обознался, малыш.
– А-а-а! – радостно воскликнул Жерар, взмахнул рукой, зацепив мою щеку перстнем, потерял равновесие и ухватился за мое плечо. Хотя он всё равно не упал бы: Рагнар так и не отпустил его патлы. – Я знаю, почему ты не признаешься! Не хочешь возвращать моего сокола! Я так и знал, что ты отыскал его, когда он улетел! А соврал, что не нашел! За это я буду биться с тобой… на ристалище! Вот!
– Толмач! – гаркнул конунг. – Что он говорит?
Переводчик тут же подскочил и принялся за дело.
– Что за сокол? – заинтересовался Рагнар.
Этот интерес не имел ничего общего с нашим нынешним делом. Здесь соколиная охота – как футбол в наше время. Фанаты готовы были болтать о хищных птичках даже у смертного одра. А то и на самом одре. Конунг Рагнар был ярым фанатом этого дела. И не любителем – профессионалом высшего класса.
Жерар начал рассказывать. В подробностях. Рагнару было очень интересно. Забыв обо мне, они с удовольствием общались. Франк так воодушевился, что даже немного протрезвел.
Я перестал слушать, поскольку все равно ничего не понимал.
Но слушали другие.
– Он сказал: «Лошадь осеклась на жнивье»? – внезапно перебил беседу фанатов Ивар.
– Да, – подтвердил толмач. – Так и есть.
– Спроси его, когда это было?
Толмач спросил. С опаской. Косясь на недовольного вмешательством Рагнара.
Жерар ответил.
Выяснилось, что дело было осенью. В септембре. В сентябре, то есть.
– Всё! – решительно объявил Ивар. – Я снимаю все обвинения с этого человека. Развяжите его!
– Это почему? – Рагнар уставил на сына маленькие медвежьи глазки.
– Потому что у меня нет оснований не доверять нашему брату Хрёреку, а он сказал, что Ульф Черноголовый с ранней осени – в его хирде. А это значит, что наш друг Ульф не может быть франком, потому что, когда этот сынок франкского ярла (кивок на Жерара) бил цапель с упомянутым им франком Жофруа, Ульф Черноголовый уже был в хирде Хрёрека-ярла.
Рагнар насупил брови, потом медленно кивнул, соглашаясь.
– Прости, хускарл, – жизнерадостно сказал Бескостный. – Прости, что заподозрил в тебе лазутчика! Рад, что ошибся!
– А уж я как рад! – пробормотал я, разминая затекшие кисти. – И неплохо бы узнать, где моя одежда!
Глава сороковая,
в которой идея духа-покровителя героя приобретает материальное воплощение
Так всё и закончилось. Графеныш, протрезвев, приходил ко мне извиняться. Заколку для плаща подарил. Сказал, что я поразительно похож на этого Жофруа де Мота. Так что нас и на трезвую голову можно перепутать.
Я его простил. С кем не бывает. Я, пожалуй, был даже рад тому, что произошло. Потому что понял кое-что важное. О себе. Но не просите объяснить, что. Такое словами не объясняется.
Заколку я подарил Гудрун. Мне украшения по барабану, а ей – приятно. Потом мы с ней съездили ко мне, где я торжественно сообщил Хавчику, что в случае моей смерти мое маленькое поместье перейдет в собственность семьи моего побратима Свартхёвди, но самому Хавчику выделяется доля и даруется свобода.
Хавчик ответил, что в гробу он видел эту свободу, а вместо глупых слов я бы лучше подумал, как из вика пару франкских лошадок привезти. Хорошие у франков лошадки…
По тому, как благосклонно отреагировала на реплику Гудрун, я понял, что они с Хавчиком неплохо сработаются.
Спали жених с невестой (то бишь мы с Гудрун) на господском месте, но – вполне целомудренно. Так, поласкались немного. Но больше – говорили. О будущем. И о ней, Гудрун. Я узнал много полезного. Например, что в детстве Гудрун приходилось не очень сладко. Всё внимание матери было обращено на Свартхёвди (естественно: сын, наследник), а она была так… Бегает тут что-то, с косичками. Вдобавок она – посмертная дочь, что тоже было поводом для унижений. Словом, лет до десяти жизнь маленькой датчанки была не очень-то радостной. Потом стало полегче: Свартхёвди вырос и стал ходить в вики, и мать наконец-то обратила внимание, что у нее есть еще один ребенок. Кроме того стало понятно, что Гудрун обещает вырасти красавицей…
