А в глазах чистосердечное пожелание – чтоб ты сдох на этих рубежах. И на том спасибо. Но на прощанье я не удержался и вставил ему.
– Товарищ комиссар! Чтоб не было сомнений, напишите и вы рапорт в Испанию. Как же мы без партийного руководства за границей? Всё равно что без пулемётов. Покажите пример.
Моисеев и гебист вцепились в него взглядом. Ещё минута – и тэтэшники достанут, один мне в лоб, второй политкомандиру: подписывайте оба, с-суки, и валите подальше нахрен.
– По линии политчасти разнарядки на добровольцев не поступило, – проблеял взбледнувший и.о. – А то бы с радостью…
– Видите, товарищи? Интернациональный долг только по разнарядке, а не по зову сердца, как у нас, молодых командиров, – я вывел немудрёный ванин вензель в роковом листике и подмигнул гебешнику.
Тот намёк уловил. Не хочешь на запад, политработник, и на востоке есть множество живописных, пока недостаточно освоенных мест.
Глядя на несчастную морду Фурманского, я вдруг понял, отчего вселение в тело высокопоставленного грешника толку бы не принесло. Слишком отличаюсь от живых. В ординарной части ВВС, далеко не образцовой, и то не вписался. Сейчас обошлось заграничной ссылкой. А в ипостаси наркома мог и путёвку в ГУЛАГ схлопотать, Сталин вряд ли стерпел бы ёрничество и сарказм, без которых созерцать происходящее просто невыносимо. Так что в бюрократической логике ангелов обнаружился смысл.
Самое неожиданное – Фролов добровольно написал рапорт в Испанию. Просятся ещё многие, "высокое доверие" упало лишь на нас со Степаном. Остальным – разве что в неопределённом будущем. По дороге с аэродрома он пробовал мне объяснить:
– Жена, понимаешь, задолбала. Блядун, пьяница, деньги домой не доношу, дети без присмотра растут.
Ничего себе повод!
– Слушай, сосед, это же война. Летать надо, и убить могут. Очень даже запросто.
Он возмутился не на шутку.
– А я кто, по-твоему? Лётчик или погулять вышел?
Мы зашагали по знакомой улице. От избытка чувств военлёт даже призывные бабские взгляды отверг. Он снял фуражку, промокнул наметившуюся плешку на молодой голове, под фуражкой они часто проклёвываются, и решительно заявил:
– Сегодня нарежемся. Вчетвером, по-семейному. Приглашаю вас с Лизой. В эскадрилье отвальную потом сделаем.
Но наша с Иваном супруга пить отказалась, только картошку поклевала и налегла на солёные огурцы. Я чуть расслабился, дал самогонке поразить организм. Дома тихо спросил:
– Ты уже?
– Кажется… К доктору схожу.
– Так здорово ведь! Два года ничего, а тут – раз!
– Раз, и ты уезжаешь на войну.
– И что? Ненадолго же. Мы их быстро, мятежников, за пояс заткнём. Живи у мамы пока, а я постараюсь к родам вернуться.
– Обещаешь?
М-да, врать нехорошо, особенно слабым и беременным.
– Точно обещать не могу, пути Господни неиспо… в смысле – как командование прикажет. Но война кончится, нас в Испании задарма держать не будут. Что-нибудь тебе привезу, заграничное.
В день отъезда, собрав чемоданчик с домашней снедью и сменой белья, комсомолка Лиза сказала неожиданную вещь.
– Мама требует – как ребёночек родится, надо непременно окрестить. В церкви! Представляешь?
– Маму уважь. Только тс-с, тихо! Чтоб не судачили про жену красного командира, завившуюся к попам.
Так вот. А ведь я – бес, демон преисподней, давний покойник и мучитель заключённых грешников, коих должен завлекать соблазнами нарушить заповеди, оттого увеличить срок. Три месяца на земле и почти очеловечился… Можно сказать, не выдержал испытаний. А это – полёты пешком. Что же стрясётся, когда закрутит в петлях и на виражах?
Глава шестая
Разлагающийся империализм
Понятно, что выпуск хомо советикусов за рубеж начался с долгой и упорно повторяющейся идеологической накачки. Возвращаясь с очередного сеанса, проведённого в здании Наркомата обороны, в общежитие на Красной Пресне, я с трудом задвинул пропагандистский мусор куда-то в чулан сознания и со злостью подколол пассажира.
"Вернусь в преисподнюю, введу зэгам новую пытку – конспектирование классиков марксизма-ленинизма на тему кабрирования при развороте на глиссаду. При невыполнении – заучивание наизусть "Краткого курса истории ВКП(б)". Увидишь, половина в котлы со смолой запросится, только бы не это".
Глава первичной комсомольской организации не нашёл что возразить.
Потом на интернационалистов обрушилась индивидуальная работа. Парни с горячим сердцем, холодной головой и сравнительно чистыми руками доходчиво объяснили, что каждый из экскурсантов должен непрерывно доносить на коллег и в Испании, и по возвращении. Наконец, состоялся маскарад с переодеванием в гражданскую одежду.
Мы погрузились в вагон вшестером, поезд Москва-Варшава, в Польше ожидается пересадка до Парижа, а в запорижье нас должны местные товарищи переправить. Пять летунов, за старшего шестой – политрук Погребной. На руках паспорта с нужными штемпелями, а чтобы поляки, германцы и французы не придрались, нам вручили командировочные удостоверения торгпредства. По-моему, я один додумался глянуть, что по бумагам мы числимся крупными спецами из Наркомата тяжёлой промышленности, чего-то там продавать или закупать желаем. Легенда настолько сырая и неотработанная, что треснет от первого же вопроса.
Нам со Стёпой в соседи по купе достались паны, мужик дореволюционного вида с пышными усами, подобные пачками сыпались мне на зону в отряд после встречи с комбедами. Сухая чопорная пани лет сорока, полное фу-фу на фоне бобруйских евреек и белорусок. Стёпа тут же намылился в купе к военлётам, у них чемодан с сорокоградусным топливом, Ванятка тоже дёрнулся. Куда денешься, в общем теле ты как в подводной лодке!
А у меня в чемодане книги, немного – штучек пять. В том числе Сервантес в оригинале, вставленный в обложку с "Чапаевым" Фурманова. Конечно, с латынью в голове испанский понять не трудно, да и немало терзал испанцев. Но освежить не мешает, потом на месте осовременю и произношение подтяну. Заодно немного Ванятку поднатаскал, на уровне "си, синьор" и "муча грасиас". А то совсем дуб дубом, ни слова на Пиренеях не поймёт. Впрочем – он и так деревянный.
Белополяки, как их именует газета "Правда", несколько опешили от вида большевика, отказавшегося идти с товарищами глушить водку. Когда же степенно расселся с томиком в руках, окончательно выпал из стереотипного представления о нашем брате. Наверно, паны предпочли бы остаться одни.
К тому же Фролов, отправляясь в европы и выдерживая фасон, вылил на голову полбанки "Шипра", погубив тараканов в купе, если таковые обретались. Поляки с ходу не разобрали источник сногсшибательного аромата, перебившего даже вонь от сапожной чёрной ваксы, ей Стёпа старательно надраил коричневые кожаные ботинки. Ну не привык он ничего носить кроме сапог и унт!
